В день пятый - [2]

Казалось, минули долгие минуты, но на самом деле прошло лишь несколько секунд, и его ноги наконец коснулись песчаного дна. Он попробовал бежать, но вода была по грудь, и ему пришлось снова двигаться вплавь. Захлестнутый отчаянием, он едва не заплакал. Затем его колено наткнулось на дно, он выпрямился во весь рост и помчался вперед большими прыжками, всякий раз ожидая, что кто-нибудь вцепится ему в пятку. Вот и берег, прикосновение ночного воздуха к телу. Он полностью выбрался из воды и, шатаясь, словно пьяный, побрел по бледному песку, смеясь и радуясь спасению, наконец позволяя себе мысль о том, что, возможно, там на самом деле никого не было, что ему все причудилось. В сознании кишели всевозможные вероятные объяснения: упавший в воду ствол пальмы, корпус затонувшей лодки, сорванный с якоря буек…

Только тут он обернулся. Он сам не смог бы сказать почему, но ему не понравилось ощущение моря за спиной.

И тотчас же понял, в чем дело.

Какое-то мгновение он просто таращился, не в силах поверить своим глазам, а затем, с тупым страхом, смешанным со странным возбуждением, бросился бежать к тростниковым хижинам деревни.

Он был прав. С самого начала. Все это время он был абсолютно прав. Теперь он кричал, давая выход страху и восторгу. Он бежал прочь от берега, взывая к мигающим в темноте светлячками огням деревни. Теперь он сможет рассказать всем правду. Люди увидят ее, и мир переменится.

Он думал об этом, когда добежал до первой бамбуковой хижины, объятый бесконечным ужасом. Эти мысли были у него в голове, когда на это жилище, а вслед за ним и на всю деревню внезапно выплеснулось ослепительно-белое пламя, которое подбросило его и всех спящих жителей высоко в воздух, после чего с не передаваемой словами жестокостью разбросало их во все стороны. Звук пришел полсекунды спустя, раскатистый орудийный выстрел, перешедший в низкий протяжный гул, от которого содрогнулся воздух.

Когда грохот наконец затих, волны, набегающие на берег, перестали кипеть, на почерневший песок и землю, бывшую еще совсем недавно плодородной, снова опустилась тишина, от деревни и всех ее обитателей ничего не осталось.

Часть I Сторож брату моему

Из глубины взываю к Тебе, Господи.

Господи! услышь голос мой. Да будут уши Твои внимательны к голосу молений моих.

Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, — Господи! кто устоит?

Но у Тебя прощение, да благоговеют пред Тобою.

Псалом 129:1-4

Глава 1

Томас Найт полностью разобрал свой письменный стол за пять минут. Впрочем, личных вещей у него здесь все равно было немного. Он отобрал свои книги — полное собрание Шекспира, избранные представители романтизма, кое-что из Остин, Диккенса, а также Стивена Кинга и Дж. К. Роулинг, посредством которых пытался приобщить к чтению ребят, — побросал их в помятую картонную коробку, но так и не смог ее закрыть.

«По крайней мере, не нужно никому сообщать эту новость, — подумал он. — Только не сейчас».

По той же причине, что теперь у него нет работы?

«Не совсем, — поправил он сам себя. — Это стало следствием проколов другого рода».

Слабо улыбнувшись, Томас подхватил коробку на руки и направился по бесконечно длинному коридору, который провел его мимо спортивного зала и школьной столовой к стоянке и безработице. Попрощавшись с Фрэнком Сэмюэльсом, невероятно древним привратником, курившим у мусорных баков, Томас рассмеялся и чересчур энергично потряс ему руку на тот случай, если кто-то наблюдал со стороны. После чего он прошел по снегу к своей машине, фальшиво насвистывая, словно это был самый обыкновенный день, словно у него в целом мире не было никаких забот. Впрочем, Томас напомнил себе, что и то и другое было верно, хотя от этого не становилось легче. Хорошо, журналисты разъехались.

По дороге домой Томас купил в магазине у Тони на Олд-Орчард литр дешевого виски в пластиковой бутылке и пожелал продавцу доброй ночи.

— И вам того же, мистер Найт, — ответил тот таким тоном, словно уже несколько недель не видел Томаса и, скорее всего, еще столько же его не увидит.

На ужин Томас купил у Кармен пиццу и приехал домой в сгущающихся сумерках, опустившихся на обсаженные развесистыми деревьями улицы Ивенстоуна. Постепенно ярость уступала место более привычному ощущению глупости и очередной неудачи. Он отправился пробежаться, чтобы выбросить все это из головы.

Бегал Томас плохо, даже когда находился на пике формы, и сейчас каждый шаг вызывал у него отвращение. Он топал по коварным тротуарам так же неуклюже, как ленивец на коньках. Бег быстро ему надоел, как всегда, хотя обычно это компенсировалось смутным чувством чего-то правильного. Однако сейчас Томас никак не мог избавиться от событий прошедшего дня, воспоминания о которых неотступно следовали за ним, подобно потерявшейся собаке.

Его увольнение назревало уже давно. Питер, директор школы, — Томас думал о нем исключительно как о персонаже из мультфильма, бельчонке с таким именем — раз за разом давал ему еще один шанс, но он неизменно все ломал, словно отступающая армия, старательно взрывающая за собой все мосты. Быть может, Питер в этом сценарии был не единственным персонажем из комиксов.