В дебрях времени - [40]

Порезы эти скоро воспалились и стали весьма болезненны. Хотя я смазал их одеколоном, они распухли; откуда-то появившиеся назойливые мухи, среди которых нельзя было найти и двух одинаковых, принялись с громким жужжанием виться вокруг меня. Большинство мух напоминало оводов и слепней.

Солнце поднялось уже высоко и стало припекать, а я все размышлял о том, что мне делать. Было ясно, что оставаться дальше в этой вынужденной изоляции я не имею права. Мне надо было знать, что представляет собой мир по другую сторону зарослей. К тому же я очутился в невыгодном положении в случае внезапного нападения.

Вокруг звучали трели, жужжание и тонкий звон разных насекомых и незнакомых мне птиц. Эти звуки рождала земля, высокие травы и начинавшее выцветать от зноя небо. Все вокруг было залито ярким светом. Сонные ароматы прелой земли и растений поднимались дурманящими запахами и струились прозрачными дрожащими змейками над поникшими метелками трав.

Вдруг где-то далеко, пронзительно и одиноко, трижды прокричала птица. Ее неприятный резкий голос напоминал размеренные удары гонга. Это словно послужило сигналом: в ту же минуту докучавшие мне мухи и слепни гудящим роем метнулись ввысь и унеслись прочь. Почувствовав тревогу, я сделал шаг к машине. Маленький остромордый зверек, прервав на мгновение бег, выставил из-за колючих стеблей щетинистое рыльце и, опасливо нюхнув воздух, едва уловимым движением вновь юркнул в непроницаемые травяные дебри.

Затем неслышно, но ощутимо задрожала земля. Так продолжалось минут пять… Земля содрогалась все сильнее. Одновременно я ощутил странный запах, в котором чувствовалась примесь мускуса. «Что это может быть?» — подумал я. Земля уже гудела, словно вдали проходила колонна танков. Я решил пробиться через заросли и рассеять неизвестность.

У меня не было южноамериканского ножа — мачете, удобного в таких случаях, но в числе прочих вещей я захватил с собой длинный хирургический нож, достаточно тяжелый, чтобы заменить мачете.

Пока я занимался приготовлениями к штурму обступившей меня травы и надевал кожаную куртку, чтобы защититься от порезов, гул и содрогание почвы становились все сильнее. Быстро сунув руки в перчатки, я схватил нож и кинулся в бой. Заросли поддались, и я начал неистово врубаться в их душные недра. На каждом шагу меня подстерегала неожиданность. Оглядываясь, я видел в конце узкой просеки угол моей машины. Это несколько успокаивало меня, но ни в какой мере не гарантировало спасения в случае внезапной опасности.

Минут через двадцать я заметил, что трава стала значительно ниже, а вскоре сразу перешла в низкорослый кустарник, напоминавший жасмин. Я остановился.

Впереди начиналась прерия с группами серых деревьев, а слева, совсем близко, виднелась опушка редкого леса из великолепных широколистных гигантов.

Я быстро осмотрелся и сразу же увидел тех, чьи шаги колебали землю.

ЧУДОВИЩА ПЛЕЙСТОЦЕНА

На исполинских черепах — вот на кого больше всего походили эти чудовища, и их было великое множество. Они бежали рысью, припадая на передние короткие и массивные лапы, поддерживающие пятиметровое туловище. Спины этих приземистых броненосцев покрывала масса многоугольных пластин, сросшихся в сплошной костяной панцирь. Мозаика пластин продолжалась и на узкой высокой голове и покрывала длинный хвост, охватывая его, как пирамиду, кольцами костяных шипов. У некоторых хвосты оканчивались массивной булавой с торчащими по сторонам остриями. Мне представился замечательный случай: я увидел одно из чудес четвертичного периода — стада переселявшихся глиптодонтов.

Глиптодонты — это великаны броненосцы, млекопитающие, ставшие неуязвимыми для хищников. Их лапы оканчивались копытами, которыми можно было пользоваться как лопатами, и в случае опасности они быстро зарывались в землю, подставляя врагу твердый, как валун, спинной щит.

Глиптодонты питались падалью и насекомыми; по-видимому, они разрушили и опустошили термитники и муравейники в той местности, откуда они теперь пришли, и голод гнал их на новые места. Над ними густым звенящим облаком вились мириады мух и порхали какие-то длинноклювые птицы.

Животные двигались широким потоком, часто подбирая что-то на земле.

Как ящеры-анкилозавры, они были животными-танками в классе млекопитающих. Я долго наблюдал за ними и слышал скрежет их панцирей, когда они сталкивались друг с другом. Нестройно бегущая толпа этих массивных живых холмов, на целый метр превышавших рост человека, производила неизгладимое впечатление.

Вдруг сильный треск заставил меня обернуться.

На опушке леса качалось дерево, возле которого возвышалось новое чудовище. Это был зверь угольно-черного цвета, в сидячей позе превосходивший крупного слона. Величайший из ленивцев-мегатерий протягивал свою словно обрубленную сверху морду к пышной листве. Сидя на задних ногах и коротком хвосте, он обхватил ствол облюбованного дерева передними лапами с длинными кривыми когтями и раскачивал его, вкладывая в это занятие тупую настойчивость и упрямство.

Мегатерий был всегда голоден. Влезать на деревья, как это делают современные ленивцы, он не мог из-за огромного веса, и он ломал деревья, чтобы добраться до верхних ветвей. Сейчас он сидел в задумчивой позе и медленно, лениво прожевывал охапки листьев, время от времени перетаскивая свое тяжелое тело к еще нетронутым ветвям. Родичи мегатериев — наши современные ленивцы — часами неподвижно висят под ветками в лесах тропической Америки и являются образцами малоподвижности в чрезвычайно активном мире млекопитающих.