В дебрях Камасутры - [19]

— Сочинил неприличный куплет, — фыркнул Егор. — Даме сердца своей посвятил поскорей...

— Но в него полетел табурет», — строго заключила Варя. — Почему сразу «неприличный»? Вот и отпускай тебя в командировки!

— Не сердись, я все время находился под присмотром учителя.

— Учитель и сам-то хорош: из всей Либереи выбрал «Камасутру»! Нет бы привезти что-нибудь нетленное, о спасении души...

— Кто виноват, что твоя любимая подруга позировала для «Камасутры», а не для цикла «Жития святых»!

— Кстати, о друзьях. Ты знаешь, что ребята из Колледжа готовят к нашей свадьбе сюрприз?

— Постановку «Конька-Горбунка»? — оживился Егор. — Жаль, что мы будем только зрителями. Ты бы великолепно смотрелась в роли Царь-девицы!

— В роли твоей невесты я буду смотреться еще лучше, — застенчиво улыбнулась Варя, перебирая пальцами тяжелую косу. — Между прочим, пока ты был в командировке, я времени даром не теряла, и у меня тоже есть для тебя сюрприз.

— Какой?

— Потрясающий! Тянет на защиту диссертации. Да что диссертация — на Нобелевскую премию!

— С каких это пор стали раздавать Нобелевские премии в области сюрпризов? Или... — Егор в притворном испуге схватился за голову. — Варя, скажи честно, это как-то связано с натурологией? В какую глушь ты опять собираешься меня затащить?

— Что ты, любимый, никуда ехать не надо. Мой сюрприз вполне универсален. Могу тебя порадовать где угодно. Думаю, лучше всего сделать это прямо в день нашей свадьбы, когда соберутся гости...

— Варвара, не томи! Я сгорю от любопытства прямо на этом тротуаре, не дожив не то что до свадьбы — даже до защиты диплома!

— Ну хорошо, — сдалась невеста. — Помнишь волшебный рецепт Царь-девицы?

— Чтобы враз помолодеть?

— Не только.

— Ну да, еще «красавцем учиниться». Как же, помню: нужно «челядь нам заставить три котла больших поставить и костры под них сложить. Первый надобно налить до краев водой студеной, а второй водой вареной, а последний — молоком, вскипятя его ключом».

— Я раскрыла секрет котлов, — просто сказала Варя.

— Не верю, — выдохнул Егор.

— Правда.

— Не верю, что ты хочешь заставить меня прыгнуть в кипящую воду.

— Не в кипящую, а в «вареную». Я рассчитала состав этого «бульона» и абсолютно убеждена, что...

— Значит, я тебя не устраиваю?

— Егор, процедура совершенно безвредна! Обещаю, что нырну в котел первой.

— Тебя не устраивает верный и преданный Егор Гвидонов, такой, как он есть! Как же, помним: несовместимость по «гамма-параграфу», диссонанс консонансных эклектограмм...

— Егор!

— Я-то думал, что после спасения из рук палача, совместного прыжка в бездну с крыши каменной башни, стрелы, пронзившей мое плечо...

— Прекрати истерику. Я люблю тебя, ты же знаешь!

— Стоит лишь ненадолго отлучиться в мрачные подвалы Средневековья, и девушка, которой ты безраздельно доверяешь, решает, что ты ее недостоин! Изобретает извращенные методы преобразования твоей личности, готовит котлы с ядовитыми зельями! Не напрягайся, Гвидонов, — станешь молодец, красавец, удалец, впадешь в младенчество и будешь радостно агукать при ее приближении...

— Все, с меня хватит! — Варя соскочила с тротуара. — Извини, что хотела разделить с тобой радость открытия. Вероятно, мы и впрямь несовместимы. — Она махнула рукой, подзывая аэротакси.

Егор спохватился:

— Ладно, Сыроежка, не кипятись. Подумаешь — не оценил оказанного доверия, бывает и хуже. Вот куплю литруху, и преобразуется моя личность безо всякого кипячения!

Варя вскочила в аэробот.

— Подожди, изобретательница!

— Прощай, Егор. Извини, если чем обидела.

Весеннее солнышко осветило гордый профиль Варвары Сыроежкиной. Аэробот нетерпеливо дернулся и взмыл к облакам.

Сидя на коврике со скрещенными ногами, Птенчиков пытался управлять потоками праны. Упражнение называлось Нади Содхана. Расположив левую руку на колене ладонью вниз, правую требовалось поднести к лицу и прижать мизинцем носовую перепонку, чтобы блокировать одну ноздрю. Затем через свободный носовой ход следовал медленный вдох, потом пауза, во время которой выполнялась Мула Бандха. Левая ноздря освобождалась, правая в свою очередь зажималась большим пальцем, и усмиренная прана — энергетическая основа всего сущего — плавно вытекала из носа.

Сосредоточиться не удавалось. Иван то и дело сбивался с ритма, и мысленный образ потоков праны замещался картинами более реалистическими. Ему не давал покоя недавний спор с учениками, артистами экспериментального театра.

Спор носил характер этический и разгорелся вокруг образа Царь-девицы в предстоящей постановке «Конька-Горбунка». Ребят возмутила та расчетливая жестокость, с которой прекрасная дева отправила на мученическую смерть влюбленного в нее царя. Подумаешь — не молод! Подумаешь — приглянулся ей другой! Да это же преднамеренное убийство. И абсолютно аморально воздавать этой коварной особе в конце спектакля честь и хвалу. Окажись прекрасная Царь-девица, скажем, в США веке в XX, и посадили бы ее не за свадебный стол, а на электрический стул.

В гневном шуме всеобщего осуждения раздавались, правда, голоса, утверждавшие, что сваренный царь и сам был отнюдь не ангелом. Однако этической сути проблемы это не меняло: девица погубила престарелого жениха исключительно из личных соображений, а не в борьбе за идеалы свободы, равенства и братства. Которые, впрочем, тоже смертоубийства не оправдывают.