В дебрях Индии - [108]

— Сомневаюсь… Ты знаешь, как быстро он действует когда решает что-нибудь.

— Да, но я сомневаюсь, чтобы «Диана» была готова сразу отплыть в открытое море. Шива-Томби-Модели, брат заклинателя, выполнявший у меня обязанности второго офицера и командующий в мое отсутствие шхуной, просил у меня несколько дней тому назад разрешения исправить котлы. Будем надеяться, что эта работа не окончена и задержит Сердара на двадцать четыре часа; это все, что нам нужно, чтобы поспеть вовремя. Ты знаешь, что у Анандраена из Велура всегда стоит четыре лошади наготове.

— Я готов на все, когда дело идет о Сердаре, но мне кажется, что нам будет трудно выйти отсюда до завтрашнего вечера. Может быть, притворившись, будто мы согласны проводить Кишнайю, нам удастся улучить счастливую минутку и бежать… И все-таки будет поздно.

— Вот почему нам надо удрать ночью.

— Ты говоришь так, как будто нам достаточно открыть дверь и сказать: «До свидания, господа!» Будь у нас еще оружие, мы могли бы попытаться выйти силой, но у нас ничего нет.

— У тебя сегодня мрачные, отчаянные мысли.

— Будут поневоле… а затем, вот что я тебе скажу: я, как и ты сегодня утром, нахожусь под влиянием мрачных предчувствий. Мне кажется, что сегодня вечером мое последнее ночное бдение — древнее бдение осужденных на смерть, когда их клали в гроб, окруженный свечами… Как и они, я не увижу завтра восход солнца.

— Но во всем этом нет здравого смысла; что заставляет тебя предполагать это?

— Ничего! Должен сознаться, что сейчас непосредственно ничего. Кишнайя сдержит свое слово, если мы не сдержим своего, которое ты дал ему шутя. Ты же сам говорил, что у нас есть неведомые чувства, которые воспринимают и передают нам эманации опасности. Ну, так вот, я чувствую в себе предсмертные вибрации… Больше всего меня поражает то, что я никогда и ни при каких опасностях, с которыми встречался лицом к лицу, не чувствовал того, что чувствую теперь.

— Ты не отдаешь себе в этом отчета, а между тем виной всему наш смешной разговор мистико-философского направления.

— Нет, нет! Я понимаю, что я чувствую, и сознательно отношусь ко всему этому… Представь себе, Барбассон, — тут Барнет понизил голос, точно боялся его звука, — представь, у меня бывают по временам галлюцинации; я вижу себя в таком же точно месте, со всех сторон на меня набрасываются нечистые животные и пожирают меня живьем. Это продолжается всего только несколько секунд, но это ужасно… как я не стараюсь прогнать от себя это видение, стоит только мне пробыть минуту без движения или ничего не говорить, как глаза мои закрываются против воли и страшный кошмар начинается снова.

— Полно! Ты назвал все это настоящим словом. Твои галлюцинации эти являются следствием волнений сегодняшнего дня и физической усталости. Эти скоты так крепко стянули веревки, что руки и ноги у нас стали, как парализованных. Полно! Вставай, осмотрим хорошенько нашу тюрьму, это развеет твои мысли и ты не будешь больше думать о глупых видениях.

Место, где были заключены друзья, походило на склеп, высеченный в скале; с правой стороны он был выложен кирпичом, который местами потрескался от времени и отвалился. Корни деревьев, которые пробились сюда сквозь трещины и были видны в тех местах, где обрушилась внутренняя стена, указывали на то, что это место находилось недалеко от наружной почвы; но нужны были инструменты, чтобы прорыть себе путь, да и то было неизвестно, каков будет результат. Они продолжали свои исследования. В самой глубине подземелья обвал был сильнее, чем в других местах, и когда наши друзья приблизились к нему, они увидели, как какое-то животное, промелькнув мимо них с быстротой молнии, скрылось позади этого обвала. Барбассон признал в нем шакала.

— Как он попал сюда? — пробормотал провансалец. — Если он шел не по тому коридору, по которому мы пришли сюда, то пробрался через какую-нибудь дыру, выходящую наружу. Если бы только она была достаточно велика, чтобы мы могли выбраться через нее! — прибавил он с легким трепетом радости.

Они прошли по другую сторону обвала и увидели позади кучи кирпича нечто вроде четырехугольного отверстия, какие бывают в подземных ходах для воды; часть его была закрыта обломками кирпича из обвалившейся стены, поэтому они не могли точно определить ее ширины. Вид ее, однако, усилил проблески надежды, закравшейся к ним в душу, и они принялись удалять кирпичи, мешавшие им полностью оценить значение сделанного ими открытия.

— Была бы она только достаточно широка! — сказал Барбассон своему другу. — Вышина ее, судя по отверстию, должна отвечать нашим желаниям.

По мере того как продвигалась их работа, волнение все сильнее овладевало ими, и они вынуждены были останавливаться вследствие нервно-судорожного подергивания рук.

— После тех странных событий, жертвами которых мы были сегодня, — сказал провансалец, — я не думал уже, что способен еще на такое сильное волнение. Дай Бог, чтобы судьба на этот раз была на нашей стороне.

И они с лихорадочной деятельностью снова принялись за работу. Когда отверстие подземного хода было полностью освобождено, они увидели, к своему счастью, что он одинакового размера в ширину и вышину, а потому человеку их роста легко было ползком пробираться по нему. Вопрос же о том, есть ли из него выход наружу, мог быть решен только опытным путем; бегство шакала было для них весьма важным показателем. Они не колебались ни минуты и решили попытать счастья. Лампа, поставленная на пороге для осмотра входа, сразу погасла от сильного тока воздуха, и друзья остались в полной темноте. Но это маленькое неудобство вознаграждалось удовольствием, какое им доставляла уверенность в существовании наружного выхода.