В дебрях Центральной Азии - [16]

– Круглый год лежит! Потому и горы называются Мус-тау, т. е. снеговые. Это семь вершин, которые поднимаются высоко над Сауром.

Из первого ущелья в стене Саура выходила и тянулась далеко в долину Кобу узкая лента леса, которая кончалась у какого-то белого здания.

– Это что за дом здесь? - спросил я.

– Кумирня Матени называется. Но при ней монастыря нет. В начале весны сюда приезжают ламы из нашего монастыря и служат молебствие о хороших кормах и благополучии скота по всей долине. Долина Кобу - моя родина, здесь киргизов нет, живут только калмыки. Там дальше под Сауром монастырь, в котором я учился, и ставка нашего князя Кобук-бейсе.

Меня удивила лента леса, которая из ущелья Саура тянулась до кумирни Матени в долине Кобу, где леса больше нигде не было видно. Я спросил Лобсына, какой это лес.

– Лиственица, она по всему Сауру растет.

– Как на Алтае! - вспомнил я.

– А здесь это последние деревья лиственицы. В Тар-багатае, который подходит близко к Сауру, лиственицы нет, растет только казачий можжевельник; то же в Коджуре и Уркашаре, а в Барлыке лес хороший, но только еловый.

Позже консул подтвердил, что лиственица перебрасывается из Алтая на юг через широкую долину Черного Иртыша и образует леса в Сауре, оканчиваясь у кумирни Матени в долине Кобу, а тяньшанская голубая ель распространяется из Тянь-шаня на север в Джунгарский Ала-тау и Барлык, но не дальше. В промежутке между Сауром и Барлыком в горах нет ни лиственицы, ни ели, а встречаются казачий можжевельник и немного березы, осины и вербы.

Вид из долины Кобу на юг был интереснее. Хребет Семистай тянулся здесь, как высокая зубчатая полуразрушенная стена. Острые вершины гор обрывались к северу высокими скалами красного цвета; к ним примыкали более низкие-скалистые горы, как будто состоявшие из обрушившихся сверху громадных глыб. В разных местах высились отдельные крутобокие скалы, похожие на развалины башен и замков. Узкие ущелья круто поднимались вверх, а внизу открывались на покатую равнину, как бы составлявшую подножие этой стены. Она представляла сухую полынную степь и резко отделялась от зеленых лужаек дна долины Кобу.

Мы долго ехали по окраине этого подножия, любуясь скалами Семистая справа и зеленой долиной слева, замкнутой на севере темной стеной Саура, над которой сверкали под лучами солнца снеговые поля на пиках Мус-тау.

– Красивое место твой родной край, Лобсын! - сказал я.

– И богатое, - прибавил он. - Здесь хорошие луга для зимних пастбищ, в Сауре много леса для дров и хорошие летовки.

– А в Семистае летовки есть?

– Нет. Это совсем дикие горы: везде камень, скалы, ущелья, травы мало, и места для скота неудобные. Но у нас холоднее, чем в Чугучаке, хороший хлеб сеять нельзя, ячмень - и тот иногда замерзает, не дозрев.

– А Ибэ-ветер зимой тоже дует?

– Нет, такого ветра здесь нет. Видишь, кругом горы: Саур с одной стороны, Семистай - с другой, а Коджур - с третьей. Долина Кобу - тупик, ветру выхода нет, и зимой у нас тихо.

По мере того, как мы ехали на восток по долине Кобу, она становилась менее ровной. Плоские холмы среди нее стали выше и потом слились в длинную цепь скалистых горок Кара-адрык, которая закрыла от нас северную часть долины вдоль подножия Саура, где, по словам Лобсына, была расположена ставка князя Кобук-бейсе и монастырь, в который отец сдал его ламам в науку.

Цепь Мус-тау кончилась, но стена Саура тянулась по-прежнему, закрывая вид на север. С другой стороны Семистай стал значительно ниже, оставаясь скалистым и диким.

– Здесь тоже летовок нет, - заявил Лобсын на мой вопрос. Но здесь легко перевалить на ту сторону, дороги есть. А там через высокий Семистай только горные козлы и архары могут перебраться.

– И много их там водится?

– Много. Семистай - самое лучшее место для охоты на этих животных. И наши калмыки добывают их понемногу.

Вечером мы остановились на большой лужайке вблизи того места, где река Кобук поворачивает на юг, врезается в дно долины и прорывается через Семистай. Меня поразило, что в течение целого дня, пока мы ехали по долине Кобу, нам не встретилось ни одного человека. Я спросил Лобсына, где же его соплеменники калмыки, почему их не видно.

– Все наши зимовки стоят под Сауром и их с этой дороги не видно. Нашим калмыкам здесь делать нечего. Видишь, какая сухая степь под Семистаем. А под Сауром много ключей, ручьев, трава жирная и летовки в горах тоже недалеко. Встретиться нам мог бы здесь только охотник на козлов по дороге в Семистай.

На следующий день мы продолжали ехать на восток по долине Кобу и видели зимовки калмыков под Сауром потому, что цепь Кара-адрык кончилась и вся долина открылась перед нами. К закату горы с обеих сторон распались на холмы, а долина уперлась в обширную впадину большого озера Улюнгур. Мы остановились на его западном берегу. Корма здесь было достаточно в виде камышей в воде и травы на берегу. Но вода озера нам не понравилась для чая; она была чуть солоноватая. Нам и нашим лошадям сильно досаждали комары, которые кружились огромными роями.

Улюнгур - озеро очень большое, длиной около 40 верст в стороне треугольника, форму которого оно в общем имеет; берега окаймлены во многих местах большими зарослями камышей, в которых ютятся кабаны и утки. Еще поздно вечером оттуда доносилось кряканье, хлопанье крыльев, а издалека визг свиньи, на которую, очевидно, напал какой-нибудь хищник. Но наша собака лежала спокойно вблизи огня и только по временам поднимала уши, прислушиваясь. Лошади на ночь были привязаны близ палатки, мы нарезали им по снопу молодого камыша.