В дебрях Борнео - [2]

Сверху, со знойного тропического неба, на эту жалкую горсточку людей, затерявшихся в необъятном океане, льются огненные потоки солнца; вокруг них, куда ни глянь, простирается водная гладь, безмятежная и сверкающая отраженными лучами солнца, словно море жидкого пламени, а под ними, глубже, в прозрачной воде, сияет как бы второе небо, в котором, словно птицы, быстро мелькают какие-то причудливые формы. Но это не птицы. Нет! Они больше походят на сказочные чудовища. Среди них можно различить отвратительного осьминога и еще более ужасную рыбу-молот.

Хрупкое суденышко будто висит между небом и землей над всеми этими страшилищами, и его отделяет от них лишь небольшой слой воды, толщиной в несколько футов, сквозь который они в любой момент могут проскочить с молниеносной быстротой и напасть на беззащитных людей. А люди! Как они одиноки в этой водной пустыне! Ни земли на горизонте, ни паруса — ничего, что могло бы дать им хоть слабую надежду на спасение.

Все вокруг — море и небо — ярко сияет, а в их душах страх и смертельное отчаяние.

Глава II. РЫБА-МОЛОТ

Люди с затонувшего корабля сидели в мрачном молчании, время от времени поглядывая на лежащее у их ног мертвое тело; они были не в силах отделаться от мысли, что скоро им предстоит вот так же лежать, на этом самом месте.

Иногда взгляды их встречались, не с надеждой, а с тоской немого отчаяния.

И вот в один из таких моментов капитана Редвуда поразил странный блеск в глазах матроса трудно определимой национальности. Ирландец, посмотревший на матроса одновременно с капитаном, тоже заметил этот блеск. Они многозначительно переглянулись.

Последние сутки матрос вообще держал себя как-то странно, и его товарищи начали подозревать, что он сошел с ума. Правда, после смерти матроса, лежащего теперь на дне лодки, он как будто успокоился и тихо сидел, опершись локтями о колени и поддерживая руками голову. Но мрачный огонь в его зловещих глазах казался еще мрачнее, когда он устремлял их на покойника.

Во взгляде этого человека таилось нечто гораздо худшее, чем безумие: то был кровожадный взгляд людоеда.

Заметив это, капитан Редвуд на минуту задумался и, кивнув ирландцу на покойника, сказал вполголоса, не желая, чтобы его услышал безумный матрос:

— А ну-ка, Муртах, похороним его, как подобает быть похороненным честному матросу. Он вполне того заслужил.

— Да, что и говорить, — откликнулся ирландец, — матрос был исправный! И подумать только, девятого парня бросаем на съеденье акулам! Из всего экипажа только и остались мы трое, если не считать малайца и детей. И если бы не ваша честь, так сказал бы я, что лучшие люди всегда вперед помирают. Вот хоть бы этот негритос! Чего ему делается! Да он еще всех нас…

Капитан, которого раздражала эта болтовня, нетерпеливым жестом оборвал ирландца. Он не столько опасался обидеть малайца, как боялся, что слова Муртаха привлекут внимание безумного матроса. Но тот, казалось, ничего не слышал или не понимал, о чем идет речь.

Редвуд шепотом объяснил ирландцу, что надо сделать:

— Я возьму его за ноги, а ты бери под мышки. Опускай в воду осторожней, без шума… Нет, нет, Сэлу, оставайся на своем месте, ты нам не нужен!

Последние слова относились к малайцу и были сказаны на его родном языке, чтобы их понял только он. Объяснялся же приказ тем, что малаец сидел позади безумного матроса и, проходя мимо, мог его потревожить и вызвать кризис, которого опасался капитан.

Малаец, очень сообразительный, прекрасно понимал все, однако не подал виду и в ответ только кивнул капитану.

Ирландец и капитан Редвуд тихонько встали и, приблизившись к телу, осторожно подняли его. И как ни слабы они были, тело не показалось им слишком тяжелым. Да тела-то, собственно, и не было, а только плотно обтянутый кожей скелет.

Положив его на край борта и слегка придерживая, чтобы оно не упало, оба немного помолчали, возведя глаза к небу, словно читая про себя молитву. А ирландец, ревностный блюститель обрядов, поднял руку и набожно перекрестился.

Потом они плавно опустили труп в воду. Послышался легкий всплеск, будто на воду шлепнулся какой-то плоский деревянный предмет. Но даже этот звук, как ни слаб он был, оказал потрясающее действие на безумного матроса.

Испустив пронзительный вопль, далеко разнесшийся над безмолвной гладью океана, он вскочил и одним прыжком очутился на том самом месте, откуда только что опустили в волны мертвое тело.

Безумец уже устремился было вперед с поднятыми над головой руками, готовый прыгнуть вслед за трупом, но то, что он увидел в этот момент под водой, заставило его отпрянуть.

Он увидел, как навстречу медленно опускавшемуся в глубь океана трупу, синяя матросская рубашка которого становилась все бледней и бледней, по мере того как он погружался в голубовато-зеленую воду, приближалось вынырнувшее из мрачных недр пучины отвратительное чудище. То была самая страшная из акул Целебесского моря, так называемая рыба-молот note 2 . Хищные глаза этого страшилища торчат на огромных щекообразных наростах по бокам головы, придающих ей сходство с кузнечным молотом; отсюда и ее название.

Акула неслась так стремительно, что, когда она подплыла к трупу, оба они — живое чудовище и труп человека — исчезли на миг в чем-то похожем на голубоватый жемчужный фонтан. У наблюдавших за нею людей осталось лишь смутное представление о формах ее отвратительного тела. В сверкающем облаке блеснуло, словно молнии в туче, несколько вспышек фосфорического света, после чего на поверхности моря появились розоватая пена и пузыри.