В дальних водах и странах. т. 2 - [4]

Едва прошли мы сотню шагов по набережной канала, впадающего в бухту, как вдруг слышим раздаются знакомые звуки. Несколько голосов распевают какую-то русскую песню, которая невпопад мешается со звуками шарманки, наигрывающей тоже что-то русское. Вслушиваемся, что такое? Батюшки, да это несомненный "Камаринский"! Но какими же судьбами попал он, сердечный, в Нагасаки?.. Подходим ближе, вывеска, и на ней крупными белыми буквами надпись: "Санкт-Петербургский трактир". Из этого трактира в раскрытые настежь большие широкие окна несутся звуки "Камаринского". Десятка два наших матросов, разбившись на группы, сидят вокруг столиков, а несколько человек из них же, обнявшись друг с другом, как "кавалер с дамой", топчутся по середине комнаты, выплясывая нечто вроде вальса, и проделывают это с самым серьезным, солидным выражением в лице. Девчонка лет двенадцати крутит ручку шарманки, поставленной около буфета на самом, можно сказать, почетном месте. Пользуясь своим партикулярным платьем, не успели мы остановиться на минутку, чтобы взглянуть на эту оригинальную сцену, как из раскрытых дверей выскочили навстречу к нам сам хозяин этого "заведения" со своею супругой и несколько чумазых ребятишек, уцепившихся за ее юбку. Хозяин словно каким-то собачьим нюхом почуял в нас русских и потому сразу на русском языке любезно приветствовал с благополучным прибытием: но уже один акцент, не говоря о физиономии, не оставил никаких сомнений насчет семитического происхождения этого джентльмена… С первого же слова он поспешил заявить, что он "з Россия, з Одесту".

— Но какими же судьбами попали вы в Нагасаки?

— Так уже мине Бог дал… Штоби быть приятным русшким матросам.

Напротив этого "Санкт-Петербургского трактира", по другую сторону небольшой площадки, процветает "заведение" такого же сорта с надписью "Салон Универсаль", где виднелось несколько французских матросов с коммерческого судна. Оказывается, что здесь для матросов каждой национальности имеются свои специальные кабачки, содержимые, однако, почти исключительно сынами Израиля.

Чтобы попасть в "Belle Vuи", надо пройти с площадки в ущелье, искусственно просеченное в массивной известняковой глыбе и подняться несколько в гору по ступеням каменной лестницы, ведущим к широкой веранде, мимо цветочных клумб, цветущих азалий, бананов, латаний, саговых пальмочек и других прелестей, тропической флоры. На веранде встретила нас хозяйка отеля, затянутая в корсет француженка уже далеко не первой молодости, с несколько змеиным выражением лица, еще сохранившего некоторые остатки уплывающей красоты, и, тотчас же кликнув кельнера-японца, распорядилась об отводе нам комнат. Так как нас было несколько человек, то мы тотчас же заняли в верхнем этаже несколько нумеров подряд, выходивших стекольчатыми дверями во внутренний дворик на одну общую галерею, столбы и перила которой были снизу до самой крыши роскошно завиты и окутаны каким-то вьющимся растением с пучками мелких белесоватых и очень ароматичных цветочков. Внутри дворика — цветочная клумба, обрамленная дикими камнями, а над нею на ветвях какого-то деревца подвешены большие раковины-аргонавты, служащие горшками для разных красивых растений, ниспадающих за их края и висящих в воздухе целыми прядями.

Убранство комнат не ахти какое, принимая в соображение цену по два доллара в сутки за постель, и ничем не лучше заурядных гостиниц любого нашего провинциального городишки. Широкая железная кровать с кисейным мустикером, убогий умывальник безо всяких удобных приспособлений, стол с зеркальцем да два-три стула, вот и вся обстановка. Зато вид из окна противоположного двери на часть города и бухты и на зеленую гору Компиро — просто прелесть, так что ради его охотно примиряешься со всеми маленькими неудобствами, было бы только чисто.

Переодевшись, мы отправились с визитом у В. Я. Костылеву в русское консульство, где временно было отведено помещение нашему адмиралу и его супруге.

Русское консульство помещается в полугорье, над новым участком города, носящем имя Омуру и застроенным вдоль набережной преимущественно домами европейских негоциантов, в обыкновенном "колониальном" вкусе с некоторою своеобразною примесью японщины. Лучшие из них напоминают своим прихотливо-затейливым характером вообще дачные постройки, бьющие на миловидность и изящество. В Омуру помещаются все европейские магазины, компрадорские склады, конторы, комиссионерства и консульства, которые вы легко отличаете с первого взгляда по их национальным флагам, развевающимися на высоких мачтах. Тут же телеграф и почта, устроенные на европейскую ногу по английскому образцу, а повыше, на взгорьях, покрытых садами, выглядывают из зелени крыши и веранды отдельно и широко друг от друга стоящих европейских домов, дач, коттеджей и готические шпили двух кирок, англиканской и реформатской.

Чтобы попасть из гостиницы в наше консульство, надо подняться по узкой шоссированной дороге вверх до половины горы и, дойдя до церкви католического миссионерства, украшенной на фронтоне японскою надписью, свернуть вправо, мимо старорослых тенистых садов и живых изгородей, ограждающих эти сады с таинственно ютящимися во глубине их дачами. Здесь вы уже окружены полною тишиной и чувствуете себя почти за городом, который остался там, внизу под горой. Шоссейная дорожка приводит вас прямо к одноэтажному, на высоком каменном фундаменте домику с русским государственным гербом над входом. Тут помещается канцелярия нашего консульства, известная более под названием "офицы". Домик построен в русском вкусе, с резными из дерева (в прорезь) полотенцами, петушками и коньками на гребне крыши и над фронтоном сквозного крыльца, через площадку которого вы проходите прямо в сад консульства. При офице, направо, маленький дворик, и тут на высоких бамбуковых шестах качаются три презабавные макаки, одна из которых преуморительно отдает честь входящим, прикладывая руку к виску и громко щелкая языком.