В чужом небе - [16]

Вечерами мы разбивали лагерь прямо на дороге. Вряд ли тут по ночам кто-то ездит. Спали все – и возницы, и народармейцы – прямо на телегах. Ставить палатки и ночевать в ледяной грязи не хотелось никому. Мы разжигали большие костры и караулили по трое. После остановки народармейцы собирали сырой хворост, из которого, казалось, костёр складывать бесполезно. Однако у местных уроженцев были свои способы. Дерево в огне сначала только сильно дымило, а после давало жаркое, ровное пламя. На нём сушили портянки, обувь и шинели. Бойцы сидели на подводах, кутаясь в одеяла, днём надёжно спрятанные поглубже, чтобы и их не промочило дождём. Но и те успели основательно отсыреть и почти не грели.

— Снимите шашку, товарищ Кудряй, — посоветовал я младшему командиру утром третьего дня нашего совместного путешествия. — Зачем таскаетесь с лишней тяжестью?

Я спрыгнул с подводы, уступив место на ней народармейцу, и шагал теперь рядом с Кудряем.

— По форме положена мне шашка, как среднему командиру, вот и таскаюсь, — не слишком вежливо ответил мне тот.

— Вы всерьёз думаете, что она может пригодиться вам? Да у вас в пистолете патронов хватит, чтобы перестрелять едва не половину бандитов, что прячутся сейчас по лесам.

— Может и так, — с равнодушным видом пожал плечами Кудряй, — да только кто ж знает, как всё обернуться может? Приходилось мне и после войны шашкой работать. Да и привык я к ней.

— Артиллерист? — сделал я закономерный вывод. Шашка у него была обычная – пехотного образца, но в траншеях с ней не развернуться, и потому только самые повёрнутые аристократы продолжали их носить. А вот артиллеристы – другое дело. Особенно полевой артиллерии. До них частенько добирались во время боёв вражеские кавалеристы, отправленные в неглубокий рейд по тылам. Вот тогда-то шашки очень даже пригождались.

— Довелось командовать орудием ещё в Первую войну. В Гражданскую уже батареей. А вы служили?

— Во флоте – тоже можно сказать орудием командовал, плутонгом. Пока наш линкор не разнесли в бою над Йольдиевым морем имперцы.

— Стало быть, ничего длиннее кортика не носили, — усмехнулся Кудряй.

— В Первую войну – да, потом и шашкой пришлось поработать и штыком. Но на службе уже все навыки притупились. Разве только в седле держусь уверенно.

— У нас по осени пешком быстрее. Обоз потому такой большой собрали, чтобы до первых заморозков на объекте народ протянул. Это сейчас с неба сеет морось невразумительная, а возвращаться подводы будут уже под настоящим дождём. Тогда только порожними пройти и смогут. С грузом – уже никак.

— Выходит, до первых заморозков на комплекс можно будет только по воздуху попасть?

— Только так. Можно ещё пешком, конечно, попробовать, если не боишься в грязи потонуть. Да и ночевать придётся на голой земле.

Несмотря на подозрительность, Кудряй оказался неплохим человеком. Мне быстро удалось разговорить его, и болтал он вполне в охотку. Однако стоило только коснуться темы комплекса, или, как он называл его, объекта, то командир тут же переводил разговор в другое русло. Не слишком умело – топорно, прямо скажем, — но, всё равно, никаких сведений об объекте узнать от него не получилось. А вот об инспецах Кудряй говорил охотно и долго. Неприязнь к ним он не считал нужным скрывать.

— Союзнички. Таких союзников топить надо. Я считаю, не для того мы Революцию делали, чтобы такие вот свободно у нас по Народному государству разгуливали. Да ещё и титулами своими в нос тыкали.

— Мне товарищ Дрозд говорил, от них просто оторопь берёт – такие жуткие.

— Это он про Озо, наверное. Когда он рядом, всем не по себе делается. Он, и правда, жуткий. А остальные – ерунда. В бабе гонору много, говорят, она в городе кого-то кнутом своим насмерть забила. Пускай бы у нас какой фокус выкинуть попробовала. Вмиг бы с ней сладили. А командир их – хуже всего будет. Наглый – это словами не передать. Его только маркизом величать и никак иначе. Да и общаться согласен только с профессором Боденем или его замом Коробудом, больше ни с кем.

— Даже с начальником охраны? — удивился я.

— Приходится ему с товарищем Деженем общаться, — усмехнулся Кудряй, — да и со мной изредка. Но всякий раз он слова будто через губу переплёвывает. Не его мы полёта птицы.

Он замолчал на секунду, а после вдруг произнёс:

— Я помню, как во время Революции, таких вот наглых да заносчивых, как этот маркиз – наших князей с боярами – вешали на столбах. Жаль, у них в империи не вышло ничего с революцией. А мы ничем помочь не смогли.

В тяжёлое послевоенное время многие смотрели на Народное государство, вышедшее из мировой бойни, как на светоч разума. И по его образу в некоторых страна, в том числе и империи, произошли свои революции. Все они закончились кровью – большой или малой, зависело от конкретного государства. В Нейстрии, к примеру, гражданская война длилась около полугода, пока на трон не возвели совсем ещё юного короля. Причём не без помощи оставшихся на Континенте котсуолдских полков. От империи откололась часть провинций, несогласных с мирным завершением войны и жаждавших развязать новую – так образовалось государство Блицкриг. И оно таки свою войну получило. Но и там у руля стояла старая военная аристократия империи. Те же, кого они называли чернью, продолжали трудиться на заводах и в полях, и умирать сотнями на фронте. Так что ничего эта революция народу, который её делал, не принесла.