В чужом доме - [94]

Жюльен двинулся за священником; тот шел к могиле, осеняя себя крестным знамением. С минуту они стояли рядом, не говоря ни слова. Собака уселась между ними.

— Тебе надо было захватить посудину и поставить в нее сирень, — заметил священник. — Я, пожалуй, что-нибудь найду.

Он повернулся, обвел глазами кладбище и направился к могиле, на которой виднелась старая, заржавевшая металлическая ваза.

— Держи, — сказал он, — родственники сюда не часто приходят. Поставь в нее цветы, а потом принесешь что-нибудь из дома.

Жюльен сполоснул вазу и наполнил ее водой. Когда он возвратился к могиле, священник все еще неподвижно стоял возле нее, скрестив руки на груди.

— Твой дядя был хороший человек, — сказал он. — Господь бог, без сомнения, поместил его среди праведников. Надеюсь, ты ежедневно молишься за упокой его души.

Жюльен утвердительно кивнул.

— Вот и хорошо, — похвалил его священник. — До свидания, мальчик.

Жюльен поблагодарил его; потом еще немного постоял у могилы.

— Дядя! Милый дядя! Если рай существует, я уверен, что ты в раю, — прошептал мальчик. И покинул кладбище.

Он медленно брел по дороге, а ветер дул все сильнее и сильнее. Небо, казалось, нависало все ниже. Слева темнел лес, словно наполовину вросший в землю.

Жюльен оставил собаку у папаши Панона. Когда он вышел со двора, на лоб его упали первые капли холодного дождя.

— Поторопись, — крикнул ему вслед старик. — Может начаться ливень.

Быстро крутя педали, мальчик покатил по дороге. Попутный ветер толкал его в спину, но он тем не менее ощущал огромную усталость. Ему хотелось растянуться на траве, покрывавшей откос, и долго лежать там — в полном одиночестве.

Часть четвертая

47

Господин Петьо решил в тот год закрыть кондитерскую с семнадцатого августа, когда Виктору надо было идти на военную службу. Всю последнюю неделю хозяин не переставая шутил.

— Чертов Виктор, до чего ему везет! — говорил он. — Мы будем отдыхать жалкие две недели, а он будет жить в свое удовольствие не один год. Ведь военная служба — самое разлюбезное дело, бьюсь об заклад, что он останется на сверхсрочной.

— Ну, я держусь иного мнения, — возражал Виктор, — с меня хватит и полутора лет.

— Если вы даже не захотите остаться на сверхсрочной, — настаивал хозяин, — они найдут другой способ подольше вас там задержать. Впрочем, я вас хорошо знаю и уверен, что из двух недель вы одну будете проводить на гауптвахте. Так что вам волей-неволей придется прослужить второй срок.

Все смеялись, а Виктор отшучивался, говоря, что он уж как-нибудь выйдет из положения — устроится поваром в офицерскую столовую.

— Ну, на этом месте долго не усидите, — уверял хозяин. — Скоро начнется война, и на такие должности станут определять людей пожилых, вроде меня, или папенькиных сынков.

Как только разговор заходил о войне, хозяин никому не давал слова вставить. Он рассказывал о войне 1914 — 1918 годов о своей войне. Рабочие уже раз двадцать слышали эти рассказы, но не прерывали его. Однажды хозяйка сказала Виктору:

— Если дойдете до Берлина, непременно привезите мне хоть какой-нибудь сувенир.

— Ладно, — согласился тот. — Привезу вам ожерелье из ушей немецких солдат.

Хозяйка громко рассмеялась; каждый день она по любому поводу заводила разговор об ушах немецких солдат, которые Виктор пообещал ей привезти.

— Во всяком случае, можешь не беспокоиться, — заявлял хозяин, — сувениров у тебя будет достаточно. Когда начнется война, мы все пойдем. Как говорится: ранец за спину, и вперед!

Это была его излюбленная фраза, и он без конца повторял ее.

— А в кондитерской останутся одни только ученики, — говорила госпожа Петьо.

— Ну нет, на это не надейся. Призовут даже шестнадцати-семнадцатилетних, так что тебе придется поискать других учеников или управляться самой, вместе с сестрою.

Все смеялись, даже когда хозяин заявлял:

— Будущая война превратится в ужасную бойню, у тех, кто окажется на передовой, не будет никаких шансов на спасение; да и в тылу будет «весело» — не забывайте о самолетах и газах!

Несмотря на эти разговоры, они с легким сердцем провожали Виктора: он отправлялся в гарнизон неподалеку от Страсбурга.

— Вот счастливчик! — воскликнул господин Петьо. — Попал в переднюю ложу, да еще с бесплатным билетом!

Пятнадцатого августа был понедельник, и хозяин решил, что во вторник надо работать — все привести в порядок, все вымыть и вычистить, прежде чем закрыть кондитерскую.

— Так или иначе, а свои пятнадцать дней мы отдохнем, — сказал он. — С семнадцатого по тридцать первое августа.

Никто ему не ответил. Только Виктор, едва хозяин переступил через порог, сказал с усмешкой:

— Да, этот умеет выжать все соки. Я рад, что снимаюсь с якоря. Господин Петьо прав: даже война покажется каникулами после работы в его заведении.

Жюльен приехал домой шестнадцатого поздно вечером. Он долго ждал этого отпуска, и ему показалось, что отдых начался по-настоящему в ту минуту, когда родители отправились спать, а он остался в комнате один. Мальчик долго стоял не шевелясь перед полкой, где выстроились его книги. Он медленно читал заглавия, затем снял несколько томиков, полистал и поставил на место. Опустился на кровать и так застыл, ничего не делая, почти ни о чем не думая. В глубине души он все время ощущал радость от сознания, что он в отпуске, но к этой радости уже примешивалось чувство пустоты, которое овладевало им всякий раз, когда он приезжал на денек домой. Жюльен долго не мог заснуть, он вяло боролся против этого горестного чувства: оно поднималось откуда-то из самых недр его существа. Теперь он знал, что не любит ремесла, которому учится, и все же минутами ему казалось, что отпускное время будет тянуться бесконечно и томительно.