В чужом доме - [34]

— Нам еще повезло. А то бы мы сегодня тебя и не дождались, — усмехнулся дядя Пьер.

Жюльен подошел и поцеловал тетю Эжени. Она встала, взяла его за подбородок, заставив повернуть голову к окну:

— Боже мой, это еще что? Кто тебя ударил? — спросила она. — Что случилось, ты упал или тебя побили?

Жюльен медлил с ответом. Дядя Пьер тоже встал, чтобы посмотреть.

— Тебе, верно, дали хорошую взбучку, — сказал он.

— Нет, я занимался боксом с приятелями.

Дядя Пьер громко расхохотался.

— Да, видать, тебе досталось. Держу пари, что ты ходил туда вчера вечером.

Жюльен утвердительно кивнул головой.

— Ясно. Тебя так сильно оглушили, что ты не мог проснуться.

— Какой стыд! — воскликнула тетя Эжени. — Все лицо в синяках. Если бы мать увидела, она бы очень расстроилась, будь уверен. Не понимаю, как это господин Петьо позволяет вам заниматься такими делами. Ведь он несет полную ответственность за детей, которых ему доверяют.

— Да брось ты, — прервал ее дядя Пьер, — ему это только на пользу. Я не беспокоюсь. Знаю, что его отец ничего не скажет. Сам он в молодые годы жил в Жуанвиле. В его времена дрались на палках, занимались французским боксом, борьбой. Это еще похлеще, будь уверена.

Тетя Эжени поставила на стол тарелку и теперь угощала Жюльена. Хотя дядя Пьер смеялся и шутил, она не переставала ворчать. Подошла собака и положила голову на колени Жюльена, он приласкал ее.

— В общем, сегодня утром я не поехал без тебя, — пояснил дядя Пьер. — Ну ничего, как кончишь завтракать, сразу отправимся и поднимемся до Рошфорского протока.

Он снова засмеялся, добавив:

— У боксера должны быть крепкие мускулы, а гребля — прекрасная тренировка.

Жюльен продолжал есть.

— Это тебя устраивает? — спросил дядя Пьер.

— А когда мы вернемся?

— Ночью.

— Странный ты человек, — сказала тетя Эжени, — он, может, устал. Он не привык еще к этой работе.

— Дело не в том, — сказал Жюльен, — просто я должен вернуться к пяти часам.

Дядя Пьер нахмурился.

— К пяти? Зачем?

— Затопить печь.

Дядя Пьер задумался, потом спросил:

— Не понимаю. Ведь вторник — твой выходной?

— Да.

— И ты все равно должен быть вечером?

— Да.

— Каждый вторник?

— Нет, — пояснил Жюльен. — Это сложнее. Понимаешь, раз в месяц у меня свободен целый день. Остальные вторники заняты по вечерам. Приходится не только готовить печь, но и замешивать тесто на следующий день. Мастер это делает раз в месяц, а в остальные вторники — или помощник, или старший ученик, а мое дело — топить печь. В тот день, когда я целиком свободен, ее разжигает старший ученик.

Дядя Пьер несколько раз кивнул, посмотрел на жену, потом на племянника, провел рукой по усам, отодвинул тарелку и облокотился на стол.

— Это и в самом деле сложно, — после паузы сказал он. — Но, в конце концов, сложно или нет, мне плевать. Меня, однако, удивляет, что у тебя всего один полный выходной день в месяц.

Тетя Эжени вмешалась.

— А ты уверен, что правильно понял? — спросила она у Жюльена.

— Да. Мне товарищи по работе разъяснили. И хозяин сказал: «Этим днем ты можешь воспользоваться: поезжай к родителям. Ты можешь выехать в понедельник вечером с семичасовым автобусом и вернуться во вторник с девятичасовым». Конечно, каждый месяц я ездить туда не буду: ехать очень далеко, а пробыть придется слишком мало.

Дядя Пьер и тетя Эжени кончили есть, а Жюльен все еще продолжал завтракать. Тетя Эжени встала, чтобы подогреть кофе, дядя Пьер свернул сигарету.

— В котором часу вы начинаете по утрам? — задал он вопрос, пустив первую струйку дыма.

Жюльен рассказал распорядок дня. Дядя Пьер слушал, чуть прикрыв глаза, делая короткие, мелкие затяжки. Время от времени он утвердительно кивал головой. Несколько раз открывал глаза, смотрел на Жюльена и просил у него дополнительных разъяснений.

Когда Жюльен кончил свой рассказ, дядя Пьер задумался, что-то тихо бормоча и шевеля усами. Потом резко поднял голову и сказал, глядя на жену:

— Если я верно сосчитал, у мальчиков выходит в среднем семьдесят рабочих часов в неделю. А если к этому добавить, что по вечерам они разжигают печь, носят в кино мороженое, закрывают магазин и всякое другое… К тому же они еще подают на стол и не имеют права отлучиться ни в воскресенье после полудня, ни вечерами из-за того, что могут понадобиться для поездки в город. Да, прямо голова кругом идет. В общей сложности чуть ли не двадцать четыре часа в сутки. Ну, скажем, практически они заняты работой в пределах шестидесяти — восьмидесяти часов. Это ведь убийственно! А так как остальное время они торчат там же, в комнате, можно сказать, что они в распоряжении хозяина двадцать четыре часа из двадцати четырех.

Дядя Пьер замолчал и зажег погасшую сигарету. Тетя Эжени посмотрела на него, потом на Жюльена.

— Понятно, — сказала она, — почему у ребенка такой измученный вид.

— Хоть кормят-то вас прилично? — спросил дядя Пьер.

— Да, вполне сносно.

— У этих людей хорошая репутация в городе, — сказала тетя Эжени, — я удивляюсь, почему они так обходятся со своим персоналом.

Дядя Пьер развел руками, опустил на стол свои большие ладони:

— Но ведь, в конце концов, есть же законы. Для кого они писаны, для собак, что ли? Одно из двух: или Жюльен нагородил чепуху, или эти люди хватили через край.