В чужом доме - [26]

— Радуйся, если нас не пошлют еще за одним.

— Просто невероятно!

— Да. Ты даже представить себе не можешь, до чего прожорлив этот подлец.

— И часто он приходит?

— Да, к сожалению, слишком часто.

Морис направился к двери, ведущей во двор, и обернулся.

— Слушай, — сказал он. — Пойдем немного подышим воздухом! А то меня просто тошнит при виде таких людей!

Жюльен пошел за ним. Выходя, Морис крикнул Клодине:

— Если понадобимся, мы у выхода.

На улице были освещены только витрины кондитерской и двух кафе. Дул прохладный ветер. Некоторое время они постояли, потом Морис сел на порог, прислонившись к косяку. Жюльен последовал его примеру и устроился напротив. Изредка мимо них проходили люди. Иногда мелькали одинокие фигуры или, не торопясь, шли молчаливые пары. Морис поговорил немного о работе, потом о боксе. Затем стал отпускать замечания по адресу прохожих. Жюльен смеялся. Но очень скоро оба затихли. Жюльен чувствовал, как холод от камня проникает сквозь тонкую материю его штанов и куртки; голова отяжелела, редкие прохожие казались ему теперь смутными силуэтами, исчезающими в ночи, окутанной туманом. Мальчики сидели так очень долго. Наконец толстяк вышел из кондитерской, они услышали, как он прощается в дверях с хозяевами; тогда, полусонные, они поднялись и с трудом начали выволакивать на улицу тяжелые деревянные ставни.

14

Без четверти три мастер уже разбудил их. Никогда еще за всю свою жизнь Жюльену не приходилось спать так мало. Он начал с трудом одеваться, руки у него дрожали, словно у пьяницы. Веки снова опухли; все, что он видел, представлялось мальчику как бы в тумане, в неверных, колеблющихся очертаниях. Холодная вода из-под крана немного освежила его, но усталость по-прежнему сковывала все тело, каждое движение вызывало ноющую боль в мышцах.

Мастер заставил его выпить две чашки кофе.

— Ну-ка проснись, приятель, а то тебе скверно придется.

Жюльен, стиснув зубы, мучительно боролся со сном. Временами ему казалось, что противни с рогаликами, как на волнах, уплывают у него из-под рук. Звуки доходили до его сознания приглушенными, словно сквозь вату. Сон валил с ног, замедлял движения, предметы тускнели и сливались в неясную массу. Полки, уставленные банками и бутылями, расплывались на стене серым и бесформенным пятном. Казалось, все вещи застыли во враждебном молчании.

Жюльену пришлось дважды выйти за дверь, чтобы достать противни. Снаружи царила настороженная тишина ночи. Город спал. Вся жизнь, все тепло словно укрылись в освещенном цехе, и Жюльен поторопился вернуться к свету и теплу.

Минутами мальчик немного оживлялся, потом снова впадал в полусонное безразличие. Сами собой смыкались веки, отяжелевшая голова клонилась на грудь. Стукнувшись обо что-нибудь головой, он вздрагивал и просыпался.

Мастер и помощник по очереди приходили ему на помощь.

— Еще бы с ног не валиться, — зло объяснял Морис, — из-за этого проклятого борова мы вчера не ложились до одиннадцати вечера.

— Что? Был Рамижон? — воскликнул Виктор, резко обернувшись.

— А кто же еще?

Бросив скалку, Виктор одним прыжком очутился у шкафа, где хранились запасы пирожных. Открыл его и посмотрел на опустошенные противни. На свое место он вернулся, пошатываясь.

— Шеф, это же катастрофа, — начал он плачущим голосом.

Однако мастер не расположен был к шуткам.

— Да-да, понятно, — проворчал он, — тем более нельзя терять ни минуты.

Работа закипела. Жюльен чувствовал, что к нему постепенно возвращаются силы. Мастер приоткрыл дверь, и струя холодного воздуха разгоняла сон, освежала и бодрила.

Вскоре появился хозяин. Рогалики были сочтены, уложены в корзину, и Жюльен отправился развозить их по гостиницам. Морис не сопровождал его, и на этот раз Жюльен не съел ни одного рогалика.

Всякий раз, как мальчик открывал корзину, его обдавало волной теплого, вкусного аромата, а поджаристая, хрупкая корочка, как бы дразня, похрустывала под его пальцами. Глотая слюну, Жюльен старался отвлечься, думая о чем-нибудь другом. Выходя из последней гостиницы, он собрал крошки со дна корзины и съел их.

Когда он вернулся, господин Петьо ждал его у дверей.

— Надень чистую шапку и куртку. По воскресеньям ты с утра под началом хозяйки. В цех возвращаться не будешь.

Когда Жюльен вошел в столовую, госпожи Петьо там не было, в комнате сидела какая-то старуха и курила.

При виде мальчика она поднялась.

— А, это и есть новенький! — сказала она. — Как тебя зовут?

— Жюльен Дюбуа, мадам.

— Ах да, Жюльен. Моя дочь только что мне сказала, да у меня уже вылетело из головы.

Она держала сигарету большим и указательным пальцами, желтыми от табака. Говоря, она открывала рот с неприятной гримасой, искажавшей лицо. Во рту торчали корешки зубов, темные, как жженый сахар.

Ее прерывистый смех шел откуда-то из глубины легких, где клокотала мокрота. Она закашлялась, подошла к потухшей печи и сплюнула. Отдышавшись, спросила:

— Итак, мальчик, ты хочешь стать кондитером?

— Да, мадам.

— А представляешь себе, какое это трудное ремесло?

Жюльен кивнул. Стоя у двери, он не сводил глаз со старухи.

Она дважды пыталась зажечь окурок, размокший от слюны и расползшийся, наконец сердито швырнула его в печь. Затем снова уселась, облокотилась на стол, склеила языком три листка папиросной бумаги и открыла пакет табака.