В чреве кита - [11]
— Прими душ, если хочешь. А я за это время приготовлю завтрак.
Я пошел в ванную, разделся, напевая сквозь зубы «Лестницу в небо», песню «Led Zeppelin», которую я очень любил во времена наших с Клаудией встреч и уже давно не слышал, и, когда я включил душ, мне показалось, что зазвонил телефон и Клаудия взяла трубку. Намыливаясь и напевая, я чувствовал себя счастливым под струей теплой воды, бьющей мне в лицо и растекающейся по телу, но, закрыв кран, я опять услышал голос Клаудии, суровый и далекий, с явными нотками досады. «Дерьмо», — подумал я, выходя из душа. Я быстро вытерся и оделся, предположив самое плохое, что пришло в голову: «Что-то с ребенком». На тот раз (и могу заверить, что только на тот) мои худшие предположения не подтвердились. Я понял это сразу же, как только вошел в столовую и увидел Клаудию: она сидела ко мне спиной в кресле, словно скорчившись над телефонной трубкой, и напряженно слушала, нервно сжимая пальцами свободной руки только что зажженную сигарету. Я прошел мимо нее прямо на кухню и, ловя неразборчивые обрывки раздраженной беседы, принялся готовить завтрак. Я не успел закончить, как услышал, что Клаудия с силой бросила трубку. Я поспешил в столовую и из дверей спросил:
— Что случилось?
Клаудия не обернулась; она продолжала сидеть в неестественной позе, быть может, лишь слегка выпрямившись, и смотрела на телефон, будто это был спящий опасный зверь, в любую минуту угрожавший проснуться.
— Ничего не случилось, — солгала она охрипшим надтреснутым голосом, когда я повторил свой вопрос.
Наверное, я настаивал, потому что Клаудия провела рукой по лицу и волосам и разбитым тоном добавила:
— Прошу тебя, Томас, мне сейчас не хочется говорить.
Я вернулся на кухню и, пока варил кофе (все остальное к завтраку уже стояло на столе), решил про себя, что если у Клаудии какие-то проблемы, то мой долг помочь ей. Я также задавался вопросом, какого свойства могут быть эти проблемы, и, перебрав различные возможности, одна другой страшнее, дал себе слово не уходить, пока она мне все не расскажет. Каким бы смешным это сейчас ни казалось, я подозреваю, что мысль спасти от невзгод беззащитную любимую женщину пробудила в моем воображении розовые мечты о героизме; во всяком случае, ко мне вернулись уверенность и оптимизм, изрядно поколебленные резкостью Клаудии. Вдохновленный подобной иллюзией собственной отчаянной смелости, я немного раздвинул занавески, чтобы яростное полуденное солнце развеяло золотистые утренние полутени, окутывавшие кухню, и, когда кофе был готов, я налил себе чашку и выпил ее маленькими глотками, глядя сквозь стекло поверх террасы на небо, исчерченное последними летними ласточками.
— Извини, Томас, — услышал я вздох за спиной. — Я была немного не в себе.
Я медленно обернулся с улыбкой.
— Неважно, — сказал я и одним глотком допил кофе. Клаудия стояла, прислонившись к дверному косяку, засунув руки в карманы потертых джинсов, из которых выбивалась небрежно заправленная просторная белая футболка; она казалась спокойной, но по тому, как еще больше потемнели и припухли круги вокруг ее глаз, я решил, что она плакала. Мотнув головой в сторону окна, я добавил:
— Прекрасное утро.
Клаудия молча кивнула и вытащила руки из карманов.
— Я сварил кофе, — сказал я. — Хочешь чашечку?
Пока я наливал ей кофе, Клаудия уселась на диван, стоящий рядом с дверью на террасу, и, помолчав, сообщила мне, что по телефону она говорила со своим мужем. Бог знает, какие сложности в жизни Клаудии я себе навоображал, но, услышав это признание, испытал явное облегчение.
— На самом деле мы далеко не в первый раз ругаемся по телефону, — пояснила она, взяв протянутую ей чашку и устроившись с ней в одном углу дивана, тогда как я сел в другом углу.
Помешав кофе, Клаудия продолжила:
— И далеко не в последний, полагаю. Он совсем спятил. Вот уже месяц он мне звонит, где бы я ни находилась — здесь, у родителей, в Калейе…
— Так сегодня ночью звонил…
— Он, — закончила Клаудия и, даже не вспомнив, что совсем недавно скрывала от меня правду, оторвала взгляд от чашки и спросила: — Какого черта ему приходит в голову звонить в такое время? Конечно, это он, ведь он даже не оставил сообщения на автоответчике. По правде, я это предполагала, само собой, поэтому и не стала вставать к телефону. И сейчас не надо было подходить.
Воцарилось молчание, и Клаудия в три неторопливых, с паузами, глотка задумчиво выпила свой кофе, а я, подумав, что она не собирается продолжать, допил свою вторую за это утро чашку и спросил:
— Ну так и чего он хочет?
— А я откуда знаю? — ответила она, пожимая плечами и изогнув уголки губ с выражением пренебрежения или отвращения.
Она поставила чашку на пол и вытащила из кармана помятую пачку сигарет. Достав сигарету, она распрямила ее и закурила, непроизвольно выпустив изо рта белое плотное колечко дыма, некоторое время плававшее, пронизанное светом, в неподвижном воздухе кухни. Затем с издевательской улыбкой Клаудия фыркнула:
— Он говорит, что хочет опять жить вместе.
Я попросил у нее сигарету. Клаудия протянула мне ее и поднесла зажигалку, и я, сделав первую затяжку, заметил:
Эта книга – не повесть о войне, не анализ ее причин и следствий. Здесь вы не найдете четкой хроники событий. Это повествование не претендует на объективность оценок. Это очень экзистенциальная история, история маленького человека, попавшего в водоворот сложных и страшных событий, которые происходят в Украине и именуются в официальных документах как АТО (антитеррористическая операция). А для простых жителей все происходящее называется более понятным словом – война.Это не столько история о войне, хотя она и является одним из главных героев повествования.
О красоте земли родной и чудесах ее, о непростых судьбах земляков своих повествует Вячеслав Чиркин. В его «Былях» – дыхание Севера, столь любимого им.
Эта повесть, написанная почти тридцать лет назад, в силу ряда причин увидела свет только сейчас. В её основе впечатления детства, вызванные бурными событиями середины XX века, когда рушились идеалы, казавшиеся незыблемыми, и рождались новые надежды.События не выдуманы, какими бы невероятными они ни показались читателю. Автор, мастерски владея словом, соткал свой ширванский ковёр с его причудливой вязью. Читатель может по достоинству это оценить и получить истинное удовольствие от чтения.
В книгу замечательного советского прозаика и публициста Владимира Алексеевича Чивилихина (1928–1984) вошли три повести, давно полюбившиеся нашему читателю. Первые две из них удостоены в 1966 году премии Ленинского комсомола. В повести «Про Клаву Иванову» главная героиня и Петр Спирин работают в одном железнодорожном депо. Их связывают странные отношения. Клава, нежно и преданно любящая легкомысленного Петра, однажды все-таки решает с ним расстаться… Одноименный фильм был снят в 1969 году режиссером Леонидом Марягиным, в главных ролях: Наталья Рычагова, Геннадий Сайфулин, Борис Кудрявцев.
Мой рюкзак был почти собран. Беспокойно поглядывая на часы, я ждал Андрея. От него зависело мясное обеспечение в виде банок с тушенкой, часть которых принадлежала мне. Я думал о том, как встретит нас Алушта и как сумеем мы вписаться в столь изысканный ландшафт. Утопая взглядом в темно-синей ночи, я стоял на балконе, словно на капитанском мостике, и, мечтая, уносился к морским берегам, и всякий раз, когда туманные очертания в моей голове принимали какие-нибудь формы, у меня захватывало дух от предвкушения неизвестности и чего-то волнующе далекого.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.