В черной пасти фиорда - [19]

В отсеках настороженная тишина. Люди испытывают огромное напряжение — моральное и физическое. Все понимают — теперь, как никогда, надо показать пример мужества и стойкости, беззаветной преданности Родине и народу. Атака требует в одном случае мускульной силы, а в другом — еле заметных движений, ювелирной точности. Тут нужна исключительная собранность — чтобы пальцы не дрожали, в коленках не ощущалась слабость. Тренировки, учения — позади, сейчас настоящее дело — проверка боем.

Расстояние до цели сокращается, мы подходим к точке залпа. Перископ теперь поднимаю так, чтобы верхний глазок объектива чуть-чуть торчал из-под воды. Поверх гребешков волн вижу лишь мачты и трубу транспорта. Ну а противник практически не сможет обнаружить наш перископ. Угол упреждения установлен.

— Аппараты…

Перед залпом все замирает, напряжение достигает апогея. Нельзя ни чихнуть, ни кашлянуть: может дрогнуть рука на кнопке, на рычаге, и… торпеды выйдут преждевременно.

Остаются считанные секунды, и до чего они длинные, тягучие… Наконец цель наползает на визирную линию.

— Пли!

Ощущаю мягкие толчки, и шесть торпед, развивая скорость, несутся в сторону противника.

И опять томительное ожидание. Но вот раздается взрыв огромной силы, потом второй, третий. Три попадания! Экзамен выдержан! Никто не подвел — молодцы!

Из-за малой дистанции стрельбы, порядка 5–7 кабельтовых, корпус лодки содрогается от мощных взрывов своих же торпед. После них разрывы глубинных бомб, вскоре посыпавшихся на нас, кажутся хлопушками.

Из боевой рубки наш «квартет» спускается в центральный пост, и лодка уходит на глубину.

— В каком направлении движется противолодочный корабль? — спрашиваю штурмана, наносящего на карту акустический пеленг.

— Влево от нас, — докладывает Афанасьев.

— Право руля!

Нам часто приходится уклоняться маневрами, прямо противоположными противнику: он вправо — мы влево, он влево — мы вправо, он вперед — мы назад.

Наш удар, видимо, явился для противника ошеломляющим. Об этом свидетельствовало его беспорядочное бомбометание.

— Бросают не сериями, но часто. Техника-то у них старая, — говорит старпом. — И, обращаясь к старшине 2-й статьи Гончару, спрашивает: — Вы точно подсчитываете сброшенные глубинные бомбы?

Владимир Гончар, штурманский электрик, согласно боевому расписанию ведет черновые записи событий, связанных с торпедной атакой, минной постановкой и т. д.

— Ставлю палочки в тетрадке, товарищ капитан-лейтенант.

— Этак можно и перепутать. Возьмите-ка коробок спичек и откладывайте: взрыв — спичка в карман… Понятно?

— Так точно, понятно!

Через несколько минут Гончар докладывает:

— Спички кончаются…

— Продолжайте отсчитывать из моих, — говорю я, протягивая коробок.

Мы легко оторвались от противника и подвсплыли. Поднимаю перископ, осматриваю водную поверхность: транспорта и одного эскортного корабля в составе конвоя нет. К перископу поочередно подходят Герасимов и Редькин: они также убеждаются — транспорт и корабль исчезли, ушли на дно. К месту атаки, однако, приближаются противолодочные катера, идущие полным ходом. Мы снова уходим на глубину, на этот раз ныряем под немецкие минные поля и отходим мористее. Бомбометание, не причинившее нам вреда, прекратилось.

— Сколько же гитлеровцы сбросили глубинных бомб? — спрашиваю я.

Гончар пересчитывает спички:

— Тридцать шесть.

— А палочки в тетради? Их надо приплюсовать, — поправляет его старпом.

— Записано девять. Значит, всего сброшено сорок пять бомб.

В открытом море даю отбой боевой тревоги. По отсекам передают:

— Команде продолжить обед! Потопленный транспорт и сторожевик считать третьим блюдом. На четвертое — консервированный компот…

Команда в приподнятом настроении. Еще бы! Мы нанесли фашистам серьезный урон.

Тайна потопленного судна

Казалось, мы провели одну из обычных атак, которых немало на счету североморских подводных лодок. Но это не совсем так. Во-первых, для нашей лодки торпедная атака явилась как бы сверхплановым заданием. Ведь основное назначение минзага — постановка минных заграждений. Во-вторых, мы потопили два корабля одним залпом — такое выпадает не часто даже для торпедной лодки. В-третьих, как выяснилось впоследствии, уничтоженный нами транспорт оказался одним из наиболее крупных транспортов, потерянных гитлеровцами за время войны на Севере.

Все это не могло нас не радовать. Однако в дальнейшем история с потопленным транспортом и сторожевым кораблем получила довольно странную окраску и неожиданное продолжение, в чем небезынтересно разобраться.

Во время войны фашисты умолчали о нашей атаке. Впрочем, удивляться тут нечему. Гитлеровское командование вообще старалось скрыть или преуменьшить свои потери. А на потерю, понесенную 1 февраля 1943 года в Баренцевом море, оно напустило туман необычной секретности. Во всяком случае данные о потоплении упомянутых кораблей не публиковались в печати многие годы.

Для нас было странным, что успешная атака лодки не подтверждалась после войны никакими данными. Да и досадно: ведь гибель кораблей мы видели. Допустим, со сторожевиком могли ошибиться: при проверке результатов он мог находиться за своим напарником. Ну а большой транспорт? Его не заслонишь. Между тем он не был обнаружен ни мною, ни замполитом, ни старпомом, которые тоже внимательно смотрели в перископ.