В часу одиннадцатом - [20]

* * *

Спустя три часа Александр сидел под навесом и выслушивал набор изощренных упреков и обвинений со стороны Матвея за то, что ездил к Николаю за какими-то там инструментами, о которых уже все забыли. Он был уверен, что Александр нарушил закон общинной жизни: не посоветовался со старшим. Потом Матвей звонил общим знакомым и рассказывал, каким негодяем оказался его бывший духовный брат Николай. Он даже позвонил знакомому врачу и уговорил не оказывать услуг этому человеку по причине… Он долго рассказывал, какая на то есть причина.

“А про Ксению Сергеевну ты забыл? — говорил он затем Александру. — Как ты мог так легко все забыть, давай, соберись, у нас начинается война, это настоящая война, а ты слишком интеллигентен, как всегда, ты не готов к этому”. “Какая война, кто у нас враг? Это же твой друг, вернее, брат, — отвечал Александр. — Я не виноват, что так получилось”. “Здесь я отдаю указания, — прерывает Матвей. — Теперь мне ясно, что вы все распустились. Вы ничему не научились. Вы не умеете давать сдачи, вы не умеете добиваться цели… А это — главное. Николай переступит через кого угодно, ты уже имел возможность в этом убедиться”. “Но если он так плохо поступил, — рассуждал вслух Александр, — почему бы просто не устраниться?..” “Вот она, твоя пассивность и индифферентность. Ты ничего не понимаешь. Тут надо идти до конца. Мы должны забрать завещание Ксении Сергеевны. Николай не может быть ее наследником”. “Но на чем же столько лет держалась ваша дружба?” — в который раз наивно спросил Александр. “Наверное, на моем доверии и великодушии”, — задумчиво произнес Матвей. И добавил: “Впрочем, времена были другие. Надо было держаться вместе. У нас был один враг — советская власть, а делить нам тогда было нечего. Какие там деньги, книги, дома?.. И в голову не могло прийти такое. Но тем не менее, — продолжил он, — я этого не допущу, чтобы все, что мы собирали, осталось у него”.

Ксения Сергеевна к тому времени завещала свою малометражную двухкомнатную кооперативную квартиру, приобретенную после многих лет работы на одной из вредных фабрик, им обоим — Николаю и Матвею, а в их лице общине, которую они создавали. Александр об этом знал. “Почему она это сделала?” — не раз задавался вопросом Александр. И понимал: она пыталась увидеть настоящих христиан в ком-то из современных людей, появляющихся периодически в ее окружении. Почему-то она решила, что Матвей и Николай — именно такие, настоящие. Наверное, так подумали и в общине Василия Степановича, поскольку решили передать им церковные ценности, хранившиеся втайне много лет.

Теперь Александр, во исполнение своего очередного послушания, должен был явиться к ней, забрать некоторые вещи и уговорить старую женщину поехать к нотариусу и переписать завещание только на Матвея; рассказать ей, что Николай вышел из общины, поступив предательски по отношению ко всем и что не стоит с ним иметь никаких отношений. Насколько было по силам Ксении Сергеевне воспринять все это, Александра не должно было интересовать: Бог все устроит, сказал ободряюще Матвей.

“Я не могу этого сделать”, — возразил Александр, выслушав его. “Почему же?..” “Я не могу приехать без предупреждения. Тем более к Ксении Сергеевне…” “Что? Не можешь поехать? Это еще что за новость?..”

И последовал долгий изнурительный монолог. Матвей говорил о том, что Александр живет здесь, в его доме, уже давно. Матвей потратил на Александра время, силы, а ради чего? Неужели он мог подумать, что за это ничем не надо платить? Неужели Александр никогда не задумывался над тем, что его присутствие в этом доме должно чем-то окупаться?..

Александр возражал, говоря, что работает с утра до вечера.

Матвей махнул рукой. Он сказал, что мог и без Александра все это сделать. Ему не нужны эти стены, это строительство, которое Александр осуществлял не очень хорошо, несмотря на двух подсобных рабочих; это было нужно для пользы и для блага самого Александра, иначе чем бы Александр занимался в жизни? Он должен иметь чувство долга, которого у него нет. Ему дали настоящее христианское общение взамен того безбожного, какое он всегда имел в своей семье и своем окружении. Оказывается, Александр исповедует какие-то мирские предрассудки, предвзятости, светские условности, вместо того чтобы поступить по духовной сути, то есть просто приехать и войти, и взять свое, и сказать то, что нужно, как и должен поступить человек, у которого есть понимание ситуации, а не какие-то языческие соображения наподобие “не могу этого сделать…”

— Но почему бы тебе самому не поговорить и не объяснить ей все, что считаешь нужным?

— Видишь ли, если я буду говорить в свою пользу, это может оказаться слабым аргументом. Когда свидетельствует кто-то другой — это убеждает больше. Кроме того, она к тебе хорошо относится — ведь ты привозил ей продукты и лекарства… Ты с ней беседовал. У нее с тобой связаны положительные эмоции. Это важно.

И на следующий день Александр завел машину и поехал в Москву, в Новые Черемушки. Матвей отправился с ним.

Он много говорил, пока они ехали. Он говорил с поощрительной интонацией о том, что Александр делает успехи, становится взрослее, справляется с недостатками, но еще не до конца; что Александр почти освободился от этого губительного интереса к языческому искусству, и это хорошо. А поручение, которое должен выполнить Александр, совсем простое, надо прийти и сказать: “Ничего не завещайте Николаю, не доверяйте ему. Он все присвоит себе и ничего не будет делать для общины. Матвей Семенович просит вас прямо сейчас взять документы и поехать к нотариусу”. Или: “Общение с Николаем опасно, он предал всех. Николай совратился, он больше не член нашей общины”. Или: “Николай отступил от Христа, он негодяй, надо побыстрее вычеркнуть его из завещания, и прекратить с ним всякие отношения”.