В/ч №44708: Миссия Йемен - [34]

А в 1979 г., когда я рассказывал в жаркой мафракской пустыне, на станции слежения в просторечьи на армейском сленге именуемой «козел», прапорщику Славе Палько про это свое знакомство и поездки на Цековскую дачу Сусловых в Кунцево, где по соседству дачи Долорес Ибаррури, Марии Ульяновой, Дмитрия Елизарова, а неподалеку — и «лично Генерального Секретаря…» он цепенел, слушал завороженно… Аж дух захватывало от космического размера, исторической значимости фамилий!!!А я был горд не принадлежностью, нет, я никогда близко не подходил к ним по параметрам, но лишь тем, что имел такую возможность прикоснуться к тем же березкам в Кунцеве, что гладила несгибаемая Долорес, и к той же дивной свежести «микояновской» колбасе, которую продавали там в спец-магазинчике, куда, кстати, нам, простым смертным вход был по любому заказан, только Ольга лично могла войти туда…

А еще я вспоминал курьезный эпизод лета 1977 года.

После сдачи какого-то очередного Госэкзамена в Институе, компания моих однокурсников отправилась пить пиво, на Калининский проспект, под кинотеатром «Октябрь» там справа было немудреное летнее кафе под тентами. Я чуть задержался и подошел несколько позже, когда ребята уже сидели в кафе, причем среди них были незнакомые мне люди. Я шутливо — грозно окликнул компанию:

— Так, товарищи студенты, нарушаем? Распитие спиртных напитков…

Внезапно один из незнакомцев, крепенький парень нашего возраста, на полном серьезе вскочил мне навстречу:

— В чем дело? Ты кто такой?… — ну в этом роде.

Мои товарищи его стали останавливать, дескать, наш это, Боря Щербаков, это он шутит так. Парень сел, мы продолжили трапезу, посмеялись вместе над шуткой, познакомились. Парень ловко открывал бутылки с пивом, пробка об пробку, я так раньше не умел!!! Потом мы поехали на съемную квартиру к Володе Циликову, в Давыдково, продолжать знакомство, общались до поздней ночи, когда уже надо было разбегаться по домам. Парень позвонил куда-то, через полчаса к подъезду уже подъезжала черная «волга».

Леонид Брежнев, студент, по-моему, химического института, научил меня мастерски открывать пивные пробки, чего я и демонстрирую с тех пор весьма технично. Интересно, вспомнит ли внук Генсека тот летний день 1977 года? Да вряд ли…Вот, эпоха давно закончилась, да и имена многие потускнели, а полезный навык (это я про пиво), остался!!!Спасибо, Леня!!!

Анчар и грифы

Наверное, немногие помнят смысл и собственно текст пушкинского «Анчара», но уж про то, что Анчар — это древо яда, что-то уж больно ужасное и мистическое, наверняка подсознательно помнит каждый, кто по школьной программе этот самый «Анчар» проходил. Ну, помните?

«В пустыне чахлой и скупой,

На почве, зноем раскаленной,

Анчар, как грозный часовой,

Стоит — один во всей вселенной.»

И потом:

«И если туча оросит,

Блуждая, лист его дремучий,

С его ветвей уж ядовит

Стекает дождь в песок горючий..»

В общем, такая вот рисуется безрадостная картина с этим вредоносным растением. На самом деле официально признанный прототип анчара растет себе спокойно в Йеменских полупустынях, на голых холмах, предгорьях, и в районе Таизза я его видел не раз, и надо сказать, что никакого впечатления на меня «грозный часовой» не произвел, ибо, во-первых, он совершенно не грозный, совсем небольшого размера, может метр — полтора ростом, во-вторых, никаких «дремучих листов» на нем нет, а есть плотненькие, как у кактуса, небольшие мягкие на ощупь листья, бочковидный ствол, и никакие яды с него никуда не стекают, хотя сок его, действительно, считается ядовитым. Хоть А.С. Пушкин и был абиссинцем по деду, арапом то бишь, но слухи о чудовищной ядовитости анчара он явно преувеличил, впрочем, на то она и есть поэзия, чтоб возбуждать эмоции, «глаголом жечь сердца людей». Художественное преувеличение, гипербола. Анчар у него разросся до сказочных, жутких размеров, но это именно и «цепляет»!!! Образ красивый, а прототип — никакой, как обычно, увы, и бывает. Сейчас бы сказали: «маркетинг».

Собственно срочная служба в армии составляла тогда 2 года. Поэтому нас, молодых «гражданских» лейтенантов (т. е. из гражданских вузов призванных), ласково называли «двухгодишники». Первые два года я вполне безбедно проработал переводчиком в Центральном Военном Госпитале, что по тамошним меркам считалось чуть ли не элитным распределением. Мне трудно судить, почему начальство определило меня именно по медицинской линии, видать не производил впечатления по-настоящему армейского офицера, но факт есть факт — я носил белый халат, а не промасленную спецовку.

В конце второго года санского периода меня вызвал «на ковер» полковник Пашаев, Зам Главного:

— Есть мнение, лейтенант Щербаков, отправить вас для дальнейшей службы в гарнизон г. Таизза. Вопросы?

— Вопросов нет.

Надо сказать, что к тому времени я, во-первых, уже был женат, и, во-вторых, моя командировка в Йемен была продлена на год, все согласования получены. Если бы на мое место был хоть мало-мальски «нужный» кому — то из «Десятки» претендент, то шансов на третий год у меня не было бы никаких, это было строго — места «хлебные», знаете, на всех не хватает, посидел малость — пожалуйте на Родину, хорошего понемножку.