В царстве жар-птицы - [14]

Когда под воздушным судном сверкнуло море, ландшафт стал дивным по роскоши красок.

Красноватые лучи заходившего солнца оттеняли легким пурпуром залитое потоками расплавленного золота море. Оно горело желто-красным заревом и в своей зеркальной глади отражало исполинское воздушное судно. С дирижабля был виден другой дирижабль в глубине прозрачных морских вод.

Воздушное судно парило несколько минут над Финшгафеном, зароившимся вдруг черными точками — людьми, сбегавшимися для наблюдения за спуском дирижабля.

В лучах заходившего солнца воздушный корабль казался фантастическим видением, и только жужжание моторов говорило об его реальности…

Арский и Скиндер сошли на землю и очутились в столь желанном для них портовом городе.

Заключение

Пароход уносил Арского и Скиндера с Фишгафенского порта к Соломоновым островам, и берега земли, принадлежавшей к заповедному царству жар-птицы, терялись в золотистых далях.

Точно в удивительном сне, протекали образы минувших событий, грозных и жутких, наряду с волшебными пейзажами, и не верилось, что все это происходило наяву. Арский и Скиндер чувствовали, что за этот небольшой промежуток времени умственный кругозор их значительно расширился, закалилась воля, развилась самодеятельность.

Через неделю они были у цели своего путешествия.

Дядя Скиндера, чрезвычайно обеспокоенный исчезновением племянника, уведомившего его заблаговременно о дне своего выезда — принял обоих друзей с распростертыми объятиями.

Арский и Скиндер с гордостью рассказали о своей невероятной одиссее, повергши в полное изумление остепенившегося былого искателя приключений.

Приложение

ОКЕАНИЯ (Лекция К. Д. Бальмонта)

Бальмонт — один из немногих избранных певцов светлого, золотистого мира лагунных морей, «тонкой резьбы» воздушного видения коралловых островов, смуглоликих маорийцев, сказочно прекрасных самоанцев и самоанок.

Поэт этот по существу своего оригинального таланта — художник космической жизни, живописующий в пластически современных образах, под покровом сильного гордого индивидуализма, и великий смысл жизнеутверждающей музыки океана, и хороводы морских стрекоз-рыбок, и «литургию ночного Ориона», и грезового альбатроса с его любовью дерзновения, и гармоническую, полную великого смысла жизнь смуглоликих людей. Быть может, потому так полна неиссякаемого очарования его поэтическая летопись, так прекрасна сказка, воплотившаяся где-то в далекой стране, так обворожительно хорош золотистый далекий мир, так возвышен и глубок сокровенный светоч природы — жизнь.

Есть где-то на далеких островах счастливые, солнечные люди, есть беззаботный смех и веселье, есть жгучая пляска и песня, напоминающая «всплески волн», есть благородство и лучшие стороны человеческой души, есть безыскусственная, но глубокая поэзия человеческой жизни, есть ненарушимая, вечная гармония космоса.

* * *

Свою лекцию, которую К. Д. Бальмонт прочитал два раза в Москве и которую можно было бы назвать поэмой экзотической, солнечной Океании, поэт начинает описанием Атлантики и тех переживаний, которые навевает океан и звездное океанское небо.

Прекрасна музыка океана, настраивающая душу на высокий лад. Прекрасна она вечно неизменными приливами и отливами, вечным, неистощимым разнообразием жизни.

Великий смысл таится в сокровенных океанских глубинах, и может оживить он даже «иссохшее русло обедневшей души».

Приходит волна, умирает волна, неся в своем лоне неувядаемую свежесть возврата.

Таинственно могуче внутреннее действие океана на душу… Загадочен лик его, «как стыдливость женской улыбки».

Полна очарования голубая Атлантика; далеко раскинулось исполинское ее царство.

И чудятся в голубых глубинах незримые для глаз горячие струи Гольфстрима, и хочется уйти от севера к югу, уйти прочь от снегов Норвегии, от туманной Британии.

На юг… На юг…

Дальше, все дальше океанские дали, и близкое стало далеким.

Хорош, приятен свежий ветер; гордые альбатросы носятся над океаном; летучие рыбки, «как стаи стрекоз», реют от волны до далекой волны…

На юг… На юг…

А там, в пучинах океанских просторов, покоится таинственно прекрасный материк Атлантиды, материк, который грезился финикиянам и эллинам. Никто не видел этой грезовой Атлантиды. Разве «только рыбки в час разгула залетят в ее концы», загораясь желанием узнать «об Атлантах спящих весть…»

Человек на океане сознает, что в нем слился великий Мир и малый мир.

Лишь в океанских ночах можно постигать звездную тайну, можно ощущать весь ужас отдаленности. Чем дальше к югу, тем светлее на душе, тем ярче, тем глубже «литургия ночного Ориона», трехзвездного Ориона, и чудится, что в ночном небе «Орионом явлен путь».

По мере движения к югу, созвездие Ориона отодвигается в сторону, направо, и затем появляется Южный Крест.

Поэт посвящает немало места в превосходном стихотворении прекрасной птице южных морей — альбатросу. Альбатрос всегда одинокий, независимый, с почти человеческими глазами, в которых светится неугасимое стремление полета. Удивительны очертания его крыла — это крыло — не крыло, а ятаган. И кажется, что у него «крылья хотенья дружат с синевой…» Удивительная птица, возбуждающая неукротимую гордость и любовь дерзновения. Хочется броситься за нею, когда она падает на волны, и грезится, что, упав, можно взлететь на огромной волне к Солнцу.