В будущем году — в Иерусалиме - [85]

Я люблю его больше всего на свете, этого сумасбродного, сумасшедшего обладателя трехцветного ключа от французской революции. Он раскрыл меня, распахнул все мое существо для блаженства и счастья: vive le son, du canon![17]»

21

Районный центр Виллах, который находится в Каринтии, — это, мягко говоря, глубокая провинция. В числе немногих его достопримечательностей можно назвать приходскую церковь, построенную в готическом стиле, и радиоактивные термальные источники. Впрочем, сюда же следует отнести еще уродливую крепость, которая долгие столетия была яблоком раздора между Германией и Словенией. Мало кому из тех, кто в тогдашние времена немилостью рока оказывался ее узником, удавалось выйти оттуда живым.

Когда Хеннера доставили в этот бездонный котел, единственный вопрос, которым он был удостоен, сулил ему, по сути, один и тот же исход: что предпочитает он сам — виселицу или гильотину?

— Ни то ни другое, — ответил он, понимая, что иного выбора ему уже не предложат, — но если ничего лучшего меня не ждет, то на прощанье поцелуйте меня в задницу!

Оказавшись тут, он замкнулся и перестал вообще отвечать на какие-либо вопросы. Дни напролет стоял он колом перед окном своей камеры. Сквозь толстые прутья решетки был виден кусок тюремного двора, где кроме регулярной смены караула можно было видеть время от времени исполнение смертных приговоров.

Однажды, теплым июльским днем, случилось нечто из ряда вон. Хеннеру показалось, что весь гарнизон охватила вдруг какая-то необычная суета. Со всех сторон доносились строевые команды и бесчисленные распоряжения офицеров, раскатисто гремела военная музыка. У Хеннера засосало под ложечкой: наверное, подумалось ему, сам кайзер пожаловал в эту чертову дыру, чтобы лично увезти его отсюда в Вену. Около полудня дверь его камеры отворилась, на пороге стоял фельдфебель.

— Сейчас вы получите то, что заслужили, славянские выродки! — прокричал он истерически срывающимся голосом. — Вам объявлена война, и теперь мы всем вам вырвем яйца. Камня на камне не останется от вашего вонючего государства. Всех вас перестреляем, как зайцев на охоте. А из тебя, сраный ты крестоносец, кривая Пизанская башня, из тебя, сербского шпиона, мы сварим суп с клецками. Мы повесим тебя на водосточной трубе, гнусный ты фальшивомонетчик. Он, видите ли, чужими перышками разукрасил себя, а мы, австрийские простофили, должны поверить, что он из наших. Будешь вздернут, не сомневайся, а мы…

Это было уж слишком, и дядя Хеннер соблаговолил наконец нарушить обет молчания:

— У меня есть высокопоставленные покровители в Вене, и если кто-то из нас будет вздернут, так это, скорее, вы!

Эта угроза попала в яблочко, ибо во всей Австро-Венгерской монархии ничто не производило впечатления более сильного, чем малейший намек на высокое покровительство.

— Знаем мы эту шайку, — ответил фельдфебель, но тон его был уже не таким воинственным, — небось, такие же агенты, как вы, тайные крысы сербского короля, проклятые террористы и подрывники.

В ответ на эту брань изобретатель эффектным рывком разорвал на себе рубашку и оголил грудь, на которой гордо красовался двуглавый орел Габсбургов. Когда-то давно, в молодые годы, поддавшись минутной слабости, Хеннер позволил выколоть эту татуировку на своей груди.

— А это что, — закричал он, — узнаешь, ты, жалкий лакей?

— Наш высший знак, — ответил фельдфебель и механически щелкнул каблуками, — но орел, — продолжал он, — это одно, а твой шпионаж — совсем другое. Так кто он, этот твой высокий покровитель?

— Мой любимый брат — личный фотограф двора Его Величества Людвига Второго Баварского!

— Если ты соврал, будешь четвертован.

— А мне все равно конец, болван ты неотесанный, — ответил Хеннер, — и потому я могу на прощанье сказать все. Мне больше нечего скрывать.

— И где же проживает этот, якобы придворный фотограф?

— Уж во всяком случае, не в вашем районе, ты осел. Это было бы для него унизительно.

— Я спрашиваю, где он живет?

— В Вене он живет. Флоридсдорф, Фрейтаггасе, номер три.

— Думаешь, поручится он за тебя?

— Спроси об этом его, не меня.

— И отвечать за свое свидетельство он готов?

— Может, будет, может — нет. А если готов он отвечать, ты, жалкое ничтожество, тогда что?

— Берегись, если не поручится! Башкой вниз тебе висеть — вот что тогда…

22

Ужасно, но факт: мой дед по материнской линии на старости лет пополнил ряды тех, кто получал выгоды от войны. Всю жизнь он был неудачником, пытаясь прыгнуть выше собственной головы в искусстве тратить больше, чем зарабатывать. Сказать точнее, этим больше грешила его супруга, то и дело позволяя себе жить не по средствам. С первых дней их супружества он мечтал осыпать подарками свою очаровательную супругу и таким веками испытанным способом добиться ее к себе расположения. Увы, все это оказалось ему не по зубам.

Неожиданным образом случай таки подвернулся: кайзер Франц Иосиф объявил своим недругам войну, и Конрад фон Хетцендорф сейчас же распорядился начать мобилизацию мужского населения империи. Для семейства Розенбахов настал момент больших перемен. Сотни тысяч людей стали спешно готовиться к сборам для отправки на фронт. Бесконечные очереди выстраивались у разного рода госучреждений, а также у фотоателье. Многим хотелось поскорее обзавестись семьей, прежде чем быть отправленным в готовящуюся для них мясорубку. Другие просто фотографировались на память, понимая, что дорога на фронт вполне может оказаться улицей с односторонним движением.