В будущем году — в Иерусалиме - [84]

От испуга я не могла вымолвить ни слова. Он, однако, ничуть не смутился и спросил, не вид ли его непокрытого носа так впечатлил меня вдруг. В другой обстановке я, наверное, просто рассмеялась бы такой шутке, но на сей раз мне было не до шуток. Не на его непокрытый нос, который он стыдливо закрыл книгой, смотрела я вовсе, а на странный хобот между его бедрами, который, словно гриб, торчал из его тела и вдруг сам собой зашевелился. Необычным зрелищем этим я, признаться, была буквально загипнотизирована. Приличия предписывали мне немедленно бежать отсюда вон, тогда как инстинкт мой, напротив, требовал, чтобы я осталась и вкусила от протянутого мне плода.

От смущения я бросилась подбирать с пола осколки того, что мгновенье назад было графином, и нечаянно оказалась в непосредственной близости к моему любимому.

Хенрик все еще прикрывал нос своим потрепанным чтивом и спросил, не жарко ли мне. Дар речи вернулся ко мне, и я ответила голосом, дребезжащим, как расстроенный рояль, что жара в этом доме непереносима, в мансарде — страшнее, чем внизу, и что поэтому мне лучше бы вернуться в мою комнату. Мой идол ответил на это, что как раз по этой причине было бы более логичным просто сбросить с себя одежды. И, дескать, нет решительно никакого смысла стесняться, поскольку он-то уже гол и, к тому же, из-за своей толстенной книги, лежащей на его голове, все равно ничего не видит. Наконец, чтобы не смущать меня, он обещает отвернуться, пока я буду раздеваться.

Словно под гипнозом, я стащила с себя все мои одежды. Сладкая истома разлилась по моему телу. Задыхаясь от волнения, я спросила его, куда мне присесть. Он взял меня за руку и осторожно притянул к себе в постель.

Сейчас я рассказываю об этом так, будто провела теплый летний вечерок в приятной компании, в привычной обстановке. На самом же деле, всю меня трясло — от кончиков волос до самых пят. От сознания, что сейчас все произойдет, мысли мои спутались в тугой клубок и слова замирали на языке.

Я боялась и хотела этого. Любой ценой. Пусть после мне пришлось бы умереть.

Долгие годы я представляла себе этот миг. Я представляла рядом с собой Хеннера, Бальтюра, Дашинского и даже нашего раввина. Но мне хотелось сохранить себя для того единственного избранника моего, который придет и воспламенит меня всю…

Я читала, что потеря девственности — это жуткая пытка, унизительный акт насилия над личностью женщины. Какая ужасная ложь, чушь, глупое заблуждение! Теперь мне даже смешно, что я так думала, а после мы посмеялись над этим вместе.

Вначале, едва касаясь, он гладил мои бедра, живот… Потом взял с ночного столика кисточку, обмакнул ее в краску и принялся рисовать на моем теле. На обеих грудях появились забавные пичужки, вокруг пупка — большущий подсолнух. А под конец он нарисовал на одном бедре дорожный указатель и вывел на нем: „К гроту Калипсо — 15 сантиметров“. На другом бедре — еще один указатель с надписью: „До сада наслаждений — 15 минут“.

— Почему так долго? Почему, почему? — шептала я.

— Не спеши, — ответил он, — все должно быть преисполнено высшего наслаждения… Это нужно вкусить…

Всем своим поведением я дала ему понять, что терпение мое закончилось, и я не в силах еще целые полвечности дожидаться этого счастливого мига. А он, мучитель, ответил, что пятнадцать минут — это не половина, а всего лишь четверть вечности. При этом он вложил в мою руку кисточку и сказал, что теперь моя очередь нарисовать что-нибудь на нем…

Ничего оригинального не приходило мне в голову, и тогда он предложил раскрасить эту его штуку цветами французской революции. Вся дрожа, взяла я этот удивительный предмет пальцами, чтобы выполнить задуманное. И тут всю меня охватило небывалое возбуждение.

С чем сравнить то, что забилось в моей ладони? Разве что с Геркулесовым столбом, невзначай затерявшимся в лиственном лесу…

С дерзким, царапающим сталактитом, который с опаской пробирается сквозь хрупкую шелковистую медуницу, готовую рассыпаться от первого неосторожного прикосновения…

Я и представить себе не могла, что это его оружие пронзит меня насквозь…

Всем существом моим я отзывалась на каждое его слово, вздох, жест, намек, и Хенрик щедро вознаграждал эту мою отзывчивость. Там, в глубоких недрах моих, расточал неземные ласки его горячий факел — так бережно и так нежно, что я, потеряв ощущение реальности, впилась губами в его губы и не в силах была оторваться. Его глаза, шею, грудь я покрывала жаркими поцелуями. Вдруг откуда-то с неба обрушился на меня горячий водопад, ливневым потоком прокатился по бедрам, сладким ожогом пронзил спинной мозг, и я закричала от охватившего меня восторга и сладостной боли, когда долгожданная неуемная жажда была наконец утолена. Он прижал меня к себе с такой силой, что я едва не лишилась сознания. Я успела еще почувствовать, как вся душа его замерла на мгновенье и вдруг растеклась во мне непередаваемой теплотой.

Это был шестой день сотворения мира, во всех красках повторенный Всевышним для меня одной, первый и единственный в своем роде рассвет для моего тела, для всего моего существа.

В сравнении с этим все прошлое показалось игрой. Лишь сегодня познала я истинный идеал. Оказавшись в руках этого самого бережного и самого прекрасного на свете мужчины, познала я страсть и негу телесного наслаждения.