В будущем году — в Иерусалиме - [82]

Хеннер, по своему обыкновению, рисовал себе картины восторженного приема. Более трезвый Натан, однако, опасался неожиданных осложнений, связанных с их загадочным исчезновением с украденным алмазом в руках. С тех пор прошли годы, но кто знает, прощен ли им тот скверный поступок?

Хеннер успокаивал сына, говоря, что обстоятельства с тех пор сильно изменились, обращая при этом к небу взгляд, исполненный веры и тайной надежды. Они покинули родину Богом проклятыми евреями, а обратно возвращаются очищенными христианами, которых благословил сам Папа Римский. Что для потомка Авраамова есть смертный грех, то легко простится сыну Христову, и, значит, теперь они могут без страха смотреть в будущее.

Как заклинание бубнил Хеннер в тот день всю эту галиматью, успокаивая то ли Натана, то ли себя самого. Как раз в это время в Сараево наследник австро-венгерского престола Франц Фердинанд и его супруга, герцогиня София Гогенберг, были наповал сражены пулями сербского террориста Гаврилы Принципа.

Но Хеннеру до политики не было никакого дела.

— Выше голову, сын мой, — завершил он свою подбадривающую тираду, — на этот раз мы пойдем к кайзеру лично. Он должен назначить нам аудиенцию, потому что теперь мы с ним одному Богу молимся. Пока ты немного помузицируешь кайзеру, я посвящу его величество в тайну открытия века. Благодаря моему изобретению Австрия решающим прыжком опередит всех своих соперников. Отец небесный поможет нам.

Был душный летний день. Вдали по глубокой впадине между скалистыми склонами упрямо пробиралась к Триестскому заливу пограничная Изонцо. На противоположном ее берегу — рукой подать — начиналась родина с ее неповторимо зелеными лесами и сочными лугами, хотя, надо признать, и на этом берегу — леса не менее зеленые и луга не менее сочные. Тут и там расцветали пушистые анемоны и луговой шалфей, арника и ястребинка. Упоительные ароматы поднимались над полями, обезображенными зелеными оборонительными сооружениями и грубо обтянутыми корсетом из колючей проволоки. Не будучи посвященным, никогда не поверишь, что эта долина сказочной красоты разделена войной надвое, что именно по ней проходит граница, на которой скоро бессмысленно оборвутся жизни многих тысяч молодых людей.

Ничего не подозревая, ковыляли наши измученные странники через мост в Градиске к самой отвратительной таможне на границе между Австрией и Италией.

В служебной каморке воняло, как во всех подобных помещениях Старого Света, карболкой и человеческими испражнениями. Несмотря на полуденный зной, все окна были наглухо закрыты. На задней стене на длинных полосках, нарезанных из шелкового одеяла, болтались серебряные монеты различного достоинства и происхождения, которые служили мишенями. Перед стулом с высокой спинкой стоял майор Павлик, командир пограничного поста, и упражнялся в благородном искусстве пистолетной стрельбы. За столом сидел его адъютант. Вопреки непрерывной пальбе он оставался невозмутимым и, согласно заведенному распорядку, составлял дневной отчет.

Майор выстрелил. Серебряный рубль плюхнулся на линолеум.

— Каждый выстрел — один рубль, — удовлетворенно прорычал Павлик, довольный результатом. — Да здравствует Австрия!

Адъютант мечтательно окунул перо в чернильницу.

— Какие слухи ходят в казино, господин майор, — спросил он, откашлявшись, — война уже началась или все еще нет?

Павлик перезарядил пистолет и снова выстрелил. На этот раз на пол полетел золотой франк.

— Каждый выстрел — один француз, — констатировал он, вновь довольный результатом, — если нам повезет, будет война.

— Эти сербы — все они полнейшие задницы, — не к месту заявил адъютант, продолжая скрести пером по бумаге.

— Но это не означает вовсе, что они не умеют стрелять. Стреляют они хорошо — этого у них не отнимешь, — ответил майор, поднося пистолет к свету и внимательно заглядывая в дуло.

Похвала такого профессионала, как майор, высказанная в адрес этих недочеловеков, писаря откровенно смутила.

— Наследного принца нашего они уничтожили, эти свиньи, — пробубнил он себе под нос, — теперь наша очередь. Вся Сербия должна сдохнуть!

Павлик выстрелил в третий раз, и по полу покатился английский фунт.

— Каждый выстрел — англичанину смерть! — снова прорычал он, довольный своей работой. — Но если нам не повезет и сербы принесут свои извинения, все мы протухнем на этой вонючей точке, потому что опять никакой войны не получится. — Адъютант обнаружил волосок на своем пере и тщетно пытался стряхнуть его, не переставая философствовать: — Если не получится сейчас, считай пропало: не дождешься больше войны. И чего дожидаться нам в этой дыре, решат без нас. В Вене сидят штатские крысы и молятся о мире…

Прогремел четвертый выстрел, и на этот раз на пол упала серебряная лира. В самый разгар ликования по поводу очередной удачи распахнулась дверь и в комнату вошел пограничник.

— Осмелюсь доложить, господин майор, — пролаял он, щелкнув каблуками, — эти двое при переходе границы были задержаны ввиду подозрительности их одежды.

Павлик, похоже, не расслышал доклада. Он педантично стал разбирать свой пистолет, аккуратно почистил шомполом еще теплое дуло и поинтересовался как бы между прочим, не из Белграда ли случайно следуют задержанные.