В будущем году — в Иерусалиме - [20]

— Тогда непонятно, — с ехидцей спросил Хеннер, — почему вы радуетесь тому, что он оправдан?

— Не за него я радуюсь, господин Хеннер, а за Францию, правители которой получили щелчок по носу. На ненависти к евреям хотели они сплотить французский народ. Общенациональное помутнение сознания хотели они раскрутить, чтобы при удобном случае захватить Германию или Австрию. Им это не удалось. Но для остального мира вся эта грязная возня послужила сигналом к осознанию истины: правящему классу верить нельзя. Сигнал этот был услышан, и этот факт вызывает во мне радость.

* * *

Между Бальтюром и Хеннером стала разрастаться едва уловимая взаимная неприязнь. В их восприятии жизни сколько-нибудь ощутимых противоречий не было. Один — анархист, другой — изобретатель. Оба стремились к преодолению гравитации, к постижению невозможного, как характеризовала их Мальва. Оба не слишком рассчитывали дожить до осуществления их идей и замыслов. Возможно также, они ревновали друг друга, поскольку и Яна, и дочь ее Мальва то и дело сравнивали этих мужчин между собой, и это нередко бросалось в глаза. А те, в свою очередь, осознанно или нет, боролись за сердца двух прекрасных женщин.

24 ноября 1906 года Мальва писала в своем дневнике: «Я отмечаю мой пятнадцатый день рождения. До сих пор я была ребенком или, по меньшей мере, таковым меня воспринимали. Похоже, сейчас стало по-другому.

Около пяти часов пополудни — в доме было уже темно — Хеннер отвел меня в сторону. Он долго и пристально разглядывал меня, будто пробирался взглядом под мои одежды, к самому телу. К моему изумлению, это нескромное действо доставляло мне невыразимое наслаждение. В нем была особенная пикантность, хмельное упоение, как от глотка прохладного шампанского. От этих новых ощущений я совершенно захмелела, а он взял мою руку и стал целовать ее с внутренней стороны. И тут случилось нечто такое, что я едва могу выразить словами. Нечто неизведанное, что сравнимо лишь с фантастическим фейерверком.

Кровь закипела во мне. Горячей волной скатилась она по шее, по груди, по бедрам и вдруг прихлынула вся прямо к сердцу. Все во мне задрожало, безумный жар, поднимаясь все выше и выше, перехватил горло. Бедра мои застыли в судороге. Я сжала челюсти и вся замерла. Сердце мое на мгновенье остановилось, и тут я будто взорвалась.

Душа выпорхнула наружу, взлетела к самым небесам, и могучий поток сладострастия разлился по всему телу, заполнив собой каждую его клеточку.

Хеннер все еще был рядом, он целовал мою ладонь. Кончиком языка он осторожно щекотал кожу между большим и указательным пальцами. Мои колени сделались ватными, и я почувствовала, что вот-вот упаду. Прямо к нему в руки, в объятиях которых я столько раз воображала себя. Вероятно, он хотел того же, потому что он приблизился ко мне вплотную, и я отчетливо слышала, как колотится его сердце. В это время со стороны лестничного пролета раздался резкий голос:

— Мальва, где ты торчишь?

Мамина бестактность порой убийственна! „Где ты торчишь!“ Это следует понимать: „Какую глупую выходку ты опять вытворяешь?“ Да она просто завидует, что я молода, а она уже старая. Завидует тому, что Хеннер стал обращать внимание на меня.

Нет, я, пожалуй, уж слишком… Она совсем не старая. Она прекрасна, как павлин. Все мужчины, проходя мимо, оглядываются на нее. К тому же, с тех пор, как в нашем доме поселился Бальтюр, Хеннер перестал быть единственным светом в ее окне. Она влюблена в Бальтюра — это очевидно, но этого я не совсем понимаю. Спору нет, Бальтюр — человек. Человек до мозга костей, но Хеннер, как бы это выразиться, Хеннер — мужчина, рыцарь, сказочный принц. Пожалуй, Бальтюр чем-то лучше. Как сказал бы папа — ценнее.

Он поставил на кон всего себя. Ради свободы. Ради своей идеи самоопределения. Не будучи евреем, он готов отдать за нас жизнь, потому что мы гонимы. Он самоотвержен до последней крайности.

Хеннер не таков. Напротив, он думает только о себе. Он обхаживает меня только для того, чтобы распалить ревность в маме. При этом ему нет до нее никакого дела. Его просто бесит, что она восторгается Бальтюром.

Хеннер — записной эгоист. Он озабочен не столько изобретением цветной фотографии, сколько славой, но я все-таки уверена, что открытие свое он сделает. Папа в это не верит абсолютно. Для папы он просто враль и совершенно никчемный человек. Но я не сомневаюсь, что Хеннера ожидает настоящий триумф. Хеннер жаждет поклонения всего человечества. Он хочет, чтобы все его любили и боготворили. Он насквозь корыстен и не считается ни с кем. Именно такие люди добиваются своей цели.

О, Хеннер, зачем я так сильно люблю тебя?»

* * *

Столкновение между Хеннером и Бальтюром становилось неизбежным — это было очевидно. Произошло оно первого мая 1907 года и завершилось вничью.

Яна, Мальва и оба соперника сидели за завтраком и говорили о демонстрации, которая должна начаться в одиннадцать часов на привокзальной площади. Хеннер намазывал на хлеб мед и, окинув русского презрительным взглядом, решил его поддеть:

— Я полагаю, вы не упустите случая поучаствовать в столь важном мероприятии?