В бой идут... - [5]

Полтора часа пролетели быстро. Директорша, беспрестанно благодаря, отвела меня в мою комнату - действительно очень неплохую, с большим телевизором, крохотной кухонькой и ванной, потом самолично доставила в столовую - на обед. Несмотря на то, что основная масса народу уже успела оттрапезничать, засидевшиеся в столовой новые соседи производили, честно говоря, довольно тягостное впечатление. Бабульки-божьи-одуванчики (с мужиками в столовой было негусто до степени «вообще никак») еле двигались, периодически зависали над тарелками и едва не падали со стульев. Похоже, директорша, рассказывая мне про «половину контингента в маразме», занималась откровенной лакировкой действительности.

Кормили вкусно, но я едва поковырялся в тарелках - нервничаю, что ли? Впрочем, чему удивляться - количество событий, случившихся со мной сегодня, давно превысило мою обычную месячную норму впечатлений. Поняв, что порадовать повариху отменным аппетитом мне сегодня не судьба, я откланялся и отбыл на инструктаж.

Дверь была открыта, но на месте сбора еще никого не наблюдалось - даже директрисы. Идти куда-либо мне решительно запретили натрудившиеся сегодня ноги, поэтому я устроился поудобнее, откинувшись в кресле и вытянув страдальцев вперед. Но порелаксировать мне не дали - дверь открылась, и в комнату вошел седенький маленький старичок, силуэтом изрядно напоминающий вопросительный знак. Несмотря на скрюченность, двигался он чрезвычайно быстро, эдаким бойким колобком прокатившись по всему кабинету. Увидев меня, он остановился как вкопанный, изрек: «Оп-па!» и полез в карман за очками. Нацепив их на нос, он, не проронив ни слова, оглядел меня с ног до головы, и гаркнул неожиданно густым басом:

- Здравия желаю!!!

Я поздоровался в ответ, но старичок, прервав меня на полуслове, продолжил орать:

- Алевтина чо, уже легионеров берет? - и радостно заржал. - Ты четвертый чтоле?

- Да, но я не легионер, я новенький - ответил я. - Только сегодня заехал.

- Чиво?! - заорал, не дослушав, мой собеседник. Как я и предполагал, старичок был глух, как тетерев. - Ща, погоди!!!

Он извлек из нагрудного кармана слуховой аппарат и затолкал его в заросшее седым волосом ухо. Орать громогласный пенсионер, впрочем, продолжил, но начал меня слышать - и это несомненный прогресс. Так мы и коротали время за беседой, больше частью - односторонней. Старик велел называть его «Митричем» («Ты - Митя, я Митрич, гы-гы-гы!»), объяснил, что Алевтина баба неплохая, хоть и своего не упустит; поведал, что мужиков тут до моего появления было трое, «но от тех толку вообще никакого нет, придавили их, понимаешь, тяготы и лишения[5], и к несению службы больше не годны никаким боком»; предложил держаться вместе; поинтересовался, нет ли у меня противопоказаний к «блюдам на букву «Ш»: шпирт, шало и што еще нальют» и отчеканил, что сам он - бывший военный.

А то я не догадался.

- Ты шматри, Шергевна, а кому это наш Шапог перепонки рвет? - вдруг раздалось от двери.

Я обернулся. У двери стояли две бабульки, которых я немедленно окрестил «Маврикиевной и Никитичной». Сейчас их уже никто и не помнит, но во времена «детства моего чистых глазенок» были на эстраде такие «комические старухи», игравшие на контрасте интеллигентной старушки и перевезенной детьми в город деревенщины. Новоприбывшие очень напоминали эту парочку.

Шепелявая «Никитична», чье простонародное происхождение мгновенно выдавали затрапезный линялый халат из байки и по-деревенски повязанный платочек, была полной противоположностью своей подруги. Та, напротив, была одета предельно аккуратно, и я был готов поклясться, что даже отложной воротничок на глухом шерстяном платье у нее накрахмален. Очень высокая и худая, в противоположность своей маленькой и толстой подруге, «Сергеевна», держа безукоризненную осанку, посмотрела на нас с Митричем, как герцог Анжуйский на коровью лепешку, выражением лица наведя на мысль о стакане уксуса. Ничего не ответив подруге, она величественно проследовала мимо нас, и аккуратно опустилась на стул, так и не согнув ни на миллиметр спину.

«Вот это стерва!» - подумал я даже с некоторым восхищением. Впрочем, отвлекаться на «вдовствующую королеву» мне не дали - в соседнее кресло плюхнулась «Никитична».

- Ты хто будешь-та, мил-чек? - улыбнулась мне старушка, сияя немногочисленными зубами.

- Меня зовут Дмитрий Валентинович, я новенький - ответно улыбнулся я. - Сегодня только заехал и вот - сразу попал, как с корабля на бал.

- А, так Алевтина чичвертого нашла?! - догадалась старушка - А я Нина Шеменовна буду, прошу любить и жаловать.

- «Семеновна, баба русская, жопа толстая, а юбка узкая!»[6] - вступил в разговор оглушительный военный пенсионер, и первым громко заржал. Старушка вздохнула.

- Ты-б, шапог киржовый, каки-други слова бы в песне выучил, пятый год мне один и тот же куплет поешь, надоел уже хуже райшобесу! - старушка лихо мне подмигнула, и вдруг звучным, несмотря на шепелявость, голосом, завела:

У Семеновны

Туфли тесные.

Каки ребята здесь

Интересные!

Ты зачем расцвел,

Василек, во ржи?

Ты зачем пришел,

Милый мой, скажи?

Импровизированный концерт прервала появившаяся в сопровождении двух «альтовцев» Алевтина свет Семенова, которую от репертуара по понятной причине передернуло.