В большом чуждом мире - [24]

Позже они увидели пастухов, мужчину и женщину, в деревенских войлочных шляпах и грязной одежде. Мужчина сидел на камне и жевал коку. Женщина за камнем, защищавшим от ветра, варила картошку в глиняном котелке на костре из скрученных снопов соломы. Огня было мало, дыму — много. Росендо и Гойо остановились, и тут их догнали Аврам и Аугусто. Алькальд решился спросить мужчину:

— Вы пастухи дона Альваро Аменабара?

Мужчина молчал, как бы не слыша. Грязная шляпа, похожая на гриб, почти закрывала ему глаза.

— Овец пасем, — наконец ответил он.

Общинникам стало жаль его, а юный Аугусто с трудом подавил улыбку.

— Да я вижу, что овец, — продолжал алькальд. — Я спрашиваю, кто ваш хозяин — не помещик ли дон Аменабар?

Неразговорчивый индеец взглянул на свои штаны, в прорехи и дыры которых виднелась темная кожа, и сказал:

— Совсем порвались…

Гойо Аука предположил, что пастух имеет дело лишь с надсмотрщиками, а помещика не видел и имени его не знает.

— Вы из поместья Умай? — спросил Росендо.

— Да.

— Много лет для них пасете?

Женщина в засаленной кофте, растрепанная и неумытая, подошла к мужчине и что-то ему сказала. Больно было смотреть на ее нищету. Бедность особенно печальна, когда она касается женщины.

— Как с вами обращаются? — продолжал Росендо.

Пастухи упорно молчали, глядя на стадо, пасшееся на склонах. Видимо, они не желали отвечать. Их ничто не занимало, кроме овец. Они ушли в себя, и молчание окружало их, как окружало оно и одинокий камень, у которого слабо дымился угасающий костер. Аврам предположил, что они боятся, как бы кто из поместья не подслушал. Общинники двинулись дальше, и Росендо сказал:

— Их, бедняг, секут за каждую пропавшую овцу. Помните, Касьяна с Паулой рассказывали? Еще чудо, что они здесь, — они ведь пасут в горах, повыше…

Теперь внимание всадников привлекли несколько вооруженных людей, показавшихся вдалеке. Они ехали на добрых конях, а за ними погонщики гнали мулов, навьюченных большими белыми тюками.

— Не разбойники ли… — заволновался Гойо Аука.

— Судя по их поклаже, — отвечал Росендо, — люди они мирные.

Аврам же пошутил:

— Для бандитов Доротео не хватает, он бы «Судью» прочитал…

— Верно, верно, — подхватили все.

Это и впрямь были не разбойники. Вскоре они встретились, и наши общинники увидели, что народ и вправду мирный — то ли торговцы, то ли помещики. Одеты они были очень хорошо, и в тюках, по всей вероятности, везли хорошие товары. '

— Привет вам, друзья! — крикнул тот, что ехал первым, опуская шарф, защищавший от ветра его белое лицо. — Куда путь держите? — И он остановил коня.

— В город, сеньор, — отвечал Росендо и тоже остановился.

И те и другие глядели друг на друга, как всегда глядят путники, уставшие от однообразия дороги. Человек, открывший лицо, сказал:

— Не хочет ли кто заработать много денег?

— Сеньор, — отвечал алькальд, — мы в общине Руми всегда хотим заработать.

— Так. Только это не здесь. Надо ехать в сельву, добывать каучук. Каждый может заработать солей пятьдесят или сто, даже двести в день. Бывает и больше, если повезет. Все нужное я дам. Тут у меня ножи, оружие, все, что понадобится…

— Сеньор, — сказал Росендо, — мы земледельцы.

— Чтобы надрезать ствол и собирать сок, ученья не надо.

Аугусто глядел на говорившего, зачарованный сказочными суммами. Тот обратился к нему:

— Для верности я плачу вперед. Пятьдесят солей. Не успеешь вздохнуть, как отработаешь.

Но Росендо не сдался.

— Сеньор, — повторил он, — земледельцы мы.

И поехал дальше. Аугусто ни на что не решился, он вообще был нерешительным, да и алькальд говорил очень уж просто и твердо. Не раздумывая, последовал он за своими спутниками и внимательно слушал, как Росендо рассказывал:

— Лес там дурной, вредный. Звери дикие, лихорадка, а главное — ты себе не хозяин…

Росендо и общинники не раз встречали отправлявшихся в сельву, но возвращавшихся, да еще с прибылью, не видели никогда. Однако люди шли туда и шли, и легенды о великой удаче словно ветер носил по горам. Люди, измученные нищетой, или богачи, стремившиеся к большему богатству, брали котомку, оружие и уходили отрядами и поодиночке. Так ли, иначе ли они добирались до просек, вернее, туннелей, прорубленных в зарослях, и исчезали в черно-зеленой мгле…

Росендо обернулся к Аугусто и глядел на него, желая что-то сказать. Но не сказал, хотя и было видно, что он не одобряет излишнего внимания к словам чужака. А внук запечалился, чувствуя свою вину, и ему уже казалось, что вся община будет его презирать. Так встретился он впервые с дальней и страшной сельвой.

Но сейчас он ехал вперед, а дорога, устав от плоскогорья, снова бросилась вниз с крутого склона. Она все еще была широка и изгибалась мягко, ибо поблизости лежал городок, и власти все же чинили ее, так как к ним являлись и архиепископ и префект и они не хотели показаться невежами. Спуск кончился у реки, осененной деревьями, и тропа пошла по берегу, вниз по течению. Скакать было нетрудно, воздух стал теплее, легкий ветерок ласкал лицо, а густые плоские кроны деревьев, похожие на толстые диски, смягчали беспощадный жар солнца, сверкавшего в синих небесах. Река бежала меж песчаных белых берегов по малиновым и желтым камням, нежно напевая старую путевую песню. Кони и всадники тоже не грустили. Аугусто забыл о молчаливом нагоняе и пел то, что пел всегда: