В августе жену знать не желаю - [116]

Согласно приказу Павони, который мог уступить во всем, но только не в строжайшем соблюдении распоряжений относительно вставания, она должна была в указанный час тихо приблизиться к алькову и, просунув сквозь занавеси свою морщинистую нерешительную рожицу с острым торчащим подбородком, сказать:

— Восстань, уж день настал! Солнце воссияло над горизонтом, машина мироздания пришла в движение, и мир готовится к добрым делам. Ты слышишь? Птицы поют на ветвях старого дерева в благоухающем смолистом саду. И рыбы во глубине вод снуют, восстав от сна (это «снуют, восстав от сна» было слишком трудным пассажем для мужественной старушки, которая всегда в этом месте спотыкалась). Восстань и ты! Селяне идут в поле и поют радостные гимны! Один ты спишь. Один ты дрыхнешь в постели, в то время как солнце светит в твое окно и призывает тебя на волю, к жизни, к радости, к любви!

Такие слова должна была говорить старушка, за исключением некоторых мелких вариантов, обусловленных временем года или погодными условиями. Так, иногда, поглядев в окно, она видоизменяла «призыв к восстанию» (как называли в замке эту речь) следующим образом:

— Восстань, уж день настал! Льет как из ведра. На улицах сплошные лужи. Дует ветер. Торговцы идут на работу под зонтиками, ругаясь как извозчики. Один ты спишь, один ты дрыхнешь, в то время как дождь стучит в твои окна… — И т.д. и т.п.

Обычно, понемногу убаюканный словами, ласкавшими слух, как сладкая музыка, Джорджо Павони открывал сначала один глаз, потом другой, улыбался новому дню и вскакивал с криком:

— К добрым делам!

Иногда он медлил, и тогда служанка, которая, как мы видели, не была лишена известной находчивости, старалась выманить его из постели лживой лестью, однако, соблюдая почтительность; она проявляла недюжинную изобретатель­ность, чтобы принудить хозяина покинуть мягкое ложе. Но в этих импровизациях у старухи нередко невольно проскальзывало «вы». Так, она могла шепнуть на ухо Павони:

— Вставайте, командор, пора к делам любви!

И прочую заскорузлую литературную дребедень, плод тайного ознакомления доброй старушки с книгами и плохого их усвоения.

В то утро, пока Павони блаженно храпел в постели, садовник, повар и гувернантка Изабеллы, собравшись под дверью комнаты, изо всех сил пытались втолкнуть внутрь упирающуюся Лючию — так звали служанку — и говорили ей при этом:

— Давай, ну же, чего упрямишься.

Эта сцена повторялась все время, поскольку для бедной Лючии — как она сама признавалась — идти будить хозяина было все равно что для поросенка — идти на бойню.

— Давай быстрее, — говорили ей прочие слуги. — Хозяина ждут эти господа в гостиной.

В самом деле, причиной побудки был ранний визит: в гостиной ожидали двое, которые спрашивали господина Павони.

Наконец, вследствие более мощного, нежели предыдущие, толчка, храбрая старушка влетела в комнату и, помолившись, чтобы все образовалось, приблизилась к кровати:

— Восстань! — шепнула она, просунув в драпировку свой длинный подбородок и морщинистое лицо. Посмотрела в окно и продолжила: — На дворе туман…

— Тьфу! — пробормотал Павони во сне.

Служанка — как того требовали распоряжения — не отстала.

— Ты слышишь, — сказала она, — как птички на ветвях…

— Пошла к черту!

Служанка с явным нежеланием приблизилась к опасному месту:

— И рыбы во глубине вод суют, задрав… сосут, взяв… несут, достав… — В конце концов старуха повернулась к алькову спиной и убежала с криком: — Черт бы побрал этих рыб!

Джорджо Павони, высунув растрепанную голову из-за занавеси, орал в бешенстве:

— Снуют, восстав от сна! Снуют, восстав от сна!

Теперь уже и он, подобно рыбам во глубине вод, сновал, восстав от сна. Сирена-обольстительница достигла цели.

— Дорогие мои! — воскликнул хозяин замка, входя в гостиную и протягивая руки гостям, которыми были как раз Камилло и Марина. — Какой приятный сюрприз! Какими судьбами в наших краях?

Любовники, казалось, были в замешательстве.

— Мы проходили тут рядом, — ответила Марина, преодолевая странное смущение, — и решили: а почему мы бы нам не забежать в гости к старому другу Павони?

Но было видно, что она лукавит.

— Может, — добавил Камилло, избегавший смотреть в глаза хозяину, — мы мешаем…

— Напротив, вы доставили мне большое удовольствие, — воскликнул хозяин замка. — Я еще спал, потому что вчера поздно лег. Я написал, — продолжал он, показывая рукой на кипу бумаг на столе, — «Если во сне танцевать тарантеллу», обширное произведение, имеющее огромное значение, в котором рассматриваются тяжелые последствия, которые могли бы произойти, если бы люди вместо того, чтобы во время сна пребывать в неподвижности и с закрытыми глазами, танцевали бы тарантеллу; тяжесть таковых последствий не может укрыться от всякого, кто пожелал бы рассмотреть, что стало бы твориться на супружеских ложах или в солдатских казармах…

Павони прервался, заметив, что гости его не слушают.

— Садитесь, — пригласил он.

— Спасибо, — сказал Камилло, опустив глаза, — нам уже надо идти.

— Ах как жаль! — воскликнул радушный хозяин. — А я хотел оставить вас на обед.

Камилло посмотрел в потолок.

— Это невозможно, — сказал он.