В аду Сталинграда. Кровавый кошмар Вермахта - [39]
Обратный путь вел меня через Красную площадь, которая была этаким памятником германскому «воздушному мосту» — там лежал сбитый Хе-111. Прямо напротив него, в подвале универмага под названием Univermag, сидели Паулюс и его штаб. Там был и командный пункт нашей 71-й пехотной дивизии. О чем думали и что делали генералы в этом подвале? Наверное, ничего не делали. Просто ждали. Гитлер запретил сдачу, а продолжающееся сопротивление к этому часу становилось все более бесполезным. Я шел в сторону завода спиртных напитков, где все еще был командный пункт моего батальона. Я миновал руины театра, теперь лишь слегка напоминавшего портик греческого храма.
Для защиты от русских были восстановлены старые русские баррикады. Финальная битва бушевала уже в самом городе. В подвале завода спиртных напитков царила странная атмосфера. Там были командир полка, командир II батальона, майор Нойман и мой старый друг из 19-го артиллерийского полка в Ганновере Герд Хоффман. Герд был теперь полковым адъютантом.
От первого батальона оставались жалкие остатки, и «бездомные» солдаты нашли там временный приют. Столы были заставлены бутылками шнапса. Все были до неприличия шумными и совершенно пьяными. Они подробно обсуждали, кто уже застрелился. Я чувствовал свое моральное и физическое превосходство над ними. Я еще мог жить на подкожном жире, накопленном в отпуске. Другие голодали на полтора месяца дольше меня. Меня пригласили присоединиться к пьянке, и я охотно согласился.
— У тебя еще есть батарея или уже все? — спросил фон Штрумпф. — Тогда это была последняя батарея моего гордого полка, который сейчас накрылся. Когда-то давно…
Я доложил об артиллеристах из разбитых подразделений, строительстве позиций и о том, что теперь у меня 200 солдат. Я даже рассказал о супе из конины. Когда я запросил его указаний для своей «позиции-ежа», то получил лишь пьяные ремарки:
— Ну, вашу сохранившуюся батарею лучше засолить, тогда у вас что-то останется. Сейчас это такая редкость, что ее нужно показывать в музее для потомства, такую маленькую миленькую батареечку…
— Не стойте с глупым видом, сядьте на свою толстую жопу и выпейте с нами. Нам нужно опустошить все оставшиеся бутылки…
— Как ваша прекрасная фройляйн Невеста? Она знает, что она уже вдова? Ха-ха-ха…
— Сядьте! Все, до последней капли — до дна, и троекратное «Зиг хайль» в честь Адольфа Великолепного, делателя вдов и сирот, величайшего командующего всех времен! Выше голову! Выпьем, мы больше не увидим этого юнца…
Я уже начинал задумываться, почему их пистолеты лежат на столе рядом со стаканами.
— Как все выпьем, и — бах, — командир второго батальона ткнул правым указательным пальцем в лоб. — Бах — и конец большой жажде.
Обер-лейтенант Вюстер в белом камуфляжном костюме входит в командный пункт I батальона в подвале спиртзавода и видит, что большинство старших офицеров артиллерийского полка пьяны и готовы покончить с жизнью.
Я не думал о том, чтобы застрелиться, — об этом я никогда не думал. От запаха спиртного в спертой вони подвала меня тошнило. В комнате было слишком натоплено. Свечи съели весь кислород, и в подвале воняло потом. Я хотел есть. Я хотел выбраться из этой дыры!
Герд Хоффман перехватил меня у выхода:
— Ну же, Вюстер, оставайся. Мы не собираемся сдаваться. Мы так и так умрем, даже если русские нас отсюда и не выбьют. Мы пообещали друг другу, что сами со всем покончим.
Я попытался отговорить его и предложил ему зайти ко мне на батарею. Пьяницы в подвале не заметят, что его нет. Пока моя батарея могла драться, я не делал никаких решений насчет будущего. Я еще не знал, что буду делать, когда прозвучит последний выстрел… если я до этого доживу. Тогда все и будет ясно..
— Не думаю, что это особенный героизм — вышибить себе мозги, — сказал я ему, но Герд остался со своей компанией. В отличие от меня, мнение и поведение вышестоящих всегда было для него святым откровением.
Выйдя на свежий воздух, я наконец почувствовал себя лучше. По дороге на батарею в голове пронеслась мысль: они скоро слишком перепьются, чтобы застрелиться. Но все же они смогли покончить с жизнью (оберст фон Штрумпф застрелился 27 января 1943 г., остальные офицеры с января числились пропавшими без вести). Нам об этом рассказал телефонист, снимавший телефонную линию до батальона. Меня это потрясло, и у меня на эту тему был очень подавленный разговор с гауптвахмистром. Постепенно мои мысли стали вращаться вокруг идеи использовать пистолет для самоубийства. Но потом я возвращался в мыслях к Руфи и к тому, что я еще не повидал жизни. Я был еще молод и до сих пор зависел от других. У меня были планы, цели, идеи, и я хотел наконец после войны стоять на своих ногах. Однако в этой ситуации многое говорило в пользу самостоятельного решения покончить с этим раз и навсегда.
Конечно, было бы более комфортно просто бегать в одном из имеющихся стад. Но в самом конце не придется ли каждому искать душевного покоя у личного «бога»? Я решил, что я не до конца готов стать жертвой.
Мой гауптвахмистр помог мне пережить все это — сухим солдатским словцом и глотком из бутылки:
