Узют-каны - [162]

Десять пальцев. Точка. Загадке конец.

Могут ли вновь соединиться разрубленные части монстра? Вряд ли. Ни Спортсмен, ни академик с пилотом не приняли участие в мертвячной случке. Возможно, радист был намного умнее, чем показалось с самого начала. Обряд захоронения. Священный, богоугодный обряд. Кучи преданий и легенд о призраках – итогах непогребённых тел. Узют-каны. Души умерших, не находящие покоя. Вымысел? Легенды? Стоит только вспомнить, что руководствуясь древним ритуалом, до начала века шорцев хоронили привязывая к ветвям деревьев, считая, что так они будут ближе к небу. Предварительно натёртые бальзамирующим составом покойники высыхали, и процесс распада заканчивался обычной шелухой – ни запаха, ни тлена. Язычество придавало тела усопших костру. Каждый сам выбирает, как ему избавляться от своих мертвецов. Но предание тела земле, как бы кощунственным и негигиеничным, если вдуматься, это ни выглядело бы, явилось оптимальным вариантом для всех стран и народов, не исключая, конечно, кремацию.

Человек пробует, ошибается и пробует опять. Тело – земле, возможно, результат бессчётного количества ошибок. Монстры, драконы, ведьмы, духи, дэвы, демоны, джинны, лешие, русалки – кто они? Предания? Сказки? Попытки найти результативный способ погребения, чтобы мёртвые не возвращались? Конечно, радист не думал об этом. Он поступил, как считал нужным. Накрошив у ствола ели, похоронил, раз и навсегда избавившись от «узют-канов». И слава богу что есть такой катализатор – земля. Иначе бы давно твоим соседом по лестничной площадке мог бы оказаться оборотень, а вечер в баре легко можно было бы скоротать с водяным и парочкой сирен.

Молчун считал, что радист, возможно, был настолько разумен, что хотел покончить с собой, когда почувствовал симптомы болезни. Какие симптомы? Голоса в голове. Призраки. Что ещё? Как знать, что пытались вывернуть из его воспоминаний? Смерть любимого домашнего питомца? Жестокие юношеские забавы? Армейские несчастья? Гибель друзей, близких? Радист пошёл к вертолёту. Зачем? Хотел устроить самосожжение, избавляясь от собственного тела? Пролитое топливо или ещё что? Пока не важно. Важно, что не дошёл.

Генке трудно было поставить себя на место медведя. Но предполагая самое худшее, Молчун склонился к мысли, что радист сам напал на зверя, и двигало им не самоуничтожение, а другая, зловещая цель – заразить, поскольку как такового радиста уже не было. Был монстр, управляемый таинственной силой ПБО-41. И вместо одного узют-кана стало два. Плохо, что невозможно определить, когда всё-таки радиста коснулась, если так можно выразиться, печать чумы. Когда сражался с предыдущими монстрами? Когда хоронил их? В вертолёте? Но по самым приблизительным расчётам инкубационный период растянулся в сутки-двое.

Спортсмен умер часов через десять после схватки с мертвецом. Какое-то время понадобилось на перевоплощение. Шурик продержался примерно столько же, даже чуть побольше. Сашка сбежал ночью. Балагуру же понадобилось всего часа три! Бортовский, как решил Геннадий, подвергся столкновению с ПБО намного раньше всех – неделю назад, зато процесс перевоплощения снизился до нескольких минут. Значит ли это, что он раздвоился изнутри, и лишь смерть выявила уже конечный результат изменений? Молчун не очень был силен в физике и медицине, но на уровне элементарных знаний предположил, что инкубационный период зависит от количества попавших в кровь частиц ПБО-41. Командир стал слизнем, не подозревая об этом. Пугала мысль о том, что подобный белый червь, возможно, и представляет собой то, к чему стремится «предполагаемый преступник». Значит Спортсмен, Шурик, медведь и Борис со временем должны были стать червями?

Нет! Нельзя забывать об ошибке Пантелеева. Со временем они должны были стать ОГРОМНЫМ ЧЕРВЁМ!

Геннадий смотрел в серое небо, на плече посапывала девушка. Было холодно. Он продрог изнутри, колотила дрожь – глухая и непроходящая, как икота. Костёр отжил своё и сворачивался дымочками. Генка осторожно, чтобы не потревожить Марусю, поднялся, шатаясь, побрёл к берегу. Ветер обхватил обнажённое тело, противными пальцами сжимая мышцы до судорог. Постояв на отвесном берегу, чувствуя холод, Молчун закричал, обращаясь к бушующему через реку пожару:

– Ненавижу тебя, слышишь! Я убью тебя, сволочь! Я тебя достану!

Огонь равнодушно продолжал жрать пережёванные клочья тайги. Генка поплёлся назад, прикрывая лицо и срам от хлеставших веток.

– Какой я идиот! – бубнил он. – Прости, Господи. Ну надо же быть таким кретином! Никаких червей. Не должно было быть никаких червей. Пока не должно…

Марусе снился огонь. Они бежали от страшного создания, пересекая горящий участок тайги, но теперь всё было наоборот. Огонь сжигал их, а не чудовище. Довольно посапывая, ужасный медведь приближался. А она билась, запутавшись в паутине мухой, зарываясь в огонь лицом и руками, понимая, что горит. Видела чёрную, лопавшуюся и сползающую лоскутками кожу на руках. Но жарко не было. Было холодно. Могильно холодно.

Она бежала, горела и мёрзла. Генка исчез, возможно, спрыгнул в воду. Она помнила, что они прыгали с обрыва и этим спаслись. И стремилась повторить прыжок. Но – как бывает во сне – неожиданно для себя сделала противоположное. Вырвавшись на оголённую гранитную площадку, вместо прыжка в бездну, обернулась и замерла, ожидая приближения чудовища.