Узют-каны - [144]

Борис застонал и неторопливо начал выдирать страницы из альбома, аккуратно разрывая их на мелкие кусочки. Мёртвые вопили от боли, но он рвал их, мял и рвал снова, краем сознания понимая, что клокочущие, рыдающие звуки издаёт он сам. Можно умереть, так и не побывав в Париже, можно заранее лечь в домовину и ждать конца света, но умереть и превратиться в ходячее пугало – худшее, что может с тобой произойти.

Балагур снял куртку, рубашку и внимательно осмотрел царапины на животе, оставленные монстром. Морщась, отодрал пластырь на рубце от пули бандита. Затянувшаяся было рана вновь открылась и кровоточила. Кровь проступала розовая, почти прозрачная с желтоватыми вкраплениями. Борис застегнул рубашку, накинул куртку, какое-то время глупо улыбался, виновато рассматривая убегающую, суматошную реку. Потом решительно встал, поискал автомат, потоптался, оглядываясь. Поднял остаток свадебного снимка, где в три ряда сидели и стояли мертвецы, включая редактора многотиражки и дядю Жору из Саратова, всмотрелся в своё лицо. Со снимка выпучивалась зеленоватая амёба с красными глазами и раздробленно-жёлтым черепом. Борис выкинул обрывок, ветер подхватил его и бросил в воду, фотография завертелась в водовороте, проскользнула мимо отшлифованного рекой камня и понеслась страшным маленьким парусником… А потом Балагур вытряхнул содержимое из рюкзака…

…Гена улыбался. Он видел замечательный сон, не похожий на все виденные раньше. Тот, что всегда бодрствует внутри нас, пока мы спим, попытался проанализировать и отсортировать сон по отделам видений, предсказаний и мечты, но отбросил затею. Хотя Генка знал – этот сон очень важен и уникален, поскольку не сбудется и не повторится.

Тучи попятились и расступились, пропуская к земле облако. Гена лежал в сотне метров от хижины и помнил, что зовётся Молчуном. Лопухи и папоротник прильнули к земле, как бы придавленные ураганом. Затрепетали деревья, оголтело вопили птицы, вразброд мотаясь по небу. Облако нависло над просекой. Из него вниз потянулись громадные морщинистые ладони, и Молчун поднял свои навстречу. Прозрачные руки подняли его и понесли вверх, рассекая воздушные потоки. Захлёбываясь ветром, Генка съёжился, наблюдая, как проваливается пасека с крохотной девичьей фигурой. Потом внизу заскользила тайга, город, поля, реки, горы, сворачиваясь до размера глобуса. И Гена оказался в пустоте, где ни темно, ни светло; ни холодно, ни жарко; где времени не существует, как и пространства. Ладони поднимали его, укутывая облаками, над планетами, вселенными, всем космосом. Облако же спускалось вниз, он тонул в нём и внезапно на ощупь понял, что это не облако, а борода. Огромная борода, белая, как у Деда Мороза. Оставалось ждать, когда появится лицо. Но руки замерли. Генка ждал. Перевернулся на живот. И благополучие сна кончилось, перескакивая в кошмар. Белая борода рекой вытекала из пятна еле различимой ниточкой истока, превращаясь во всемирный потоп.

Но напротив белой из пятна, размером с монету, вытекала чёрная борода, более густая и чёткая на фоне пустоты. К глазам словно поднесли бинокль, и Молчун увидел, что тоненький лучик начала белой бороды поднимается из крохотного светящегося кружочка, а чёрная борода вырастала из гигантских закопчённых ворот. Пропорционально размерам отверстий различались размеры бород. Вначале ошеломлённый белой, Генка не мог не восхититься размером чёрной, увеличенной тысячекратно.

«Почему чёрная борода длиннее?» – стучало в мозгу, и от этой мысли животный, первобытный страх перед простором захлестнул каждую клеточку организма. Непонятно откуда, но он знал – вначале отверстия были равными, и если тёмное увеличилось, во столько же раз сжалось белое. Чёрная борода длиннее! Почему? Почему? Почему? Молчун не мог отвести взгляда от страшной тёмной двери, чувствуя неотвратимое. Что значит он – червь, когда миры породили размеры чёрной бороды? Но что значит борода, пока он жив?! И всё-таки – почему? Почему? Как такое возможно было допустить?

Ладони разошлись, отпустив его в свободное падение. Зашелестели в ушах, стремительно проносясь мимо, планеты. Даже если он разобьётся – неважно. Важно то, что – ЧЁРНАЯ БОРОДА ДЛИННЕЕ! ПОКА ДЛИННЕЕ! ЧЁРНАЯ БОРОДА! ПОЧЕМУ? – кричал он, разметавшись в папоротнике и цепляя на волосы репей.

Маруся вздохнула и закурила следующую сигарету. Она сидела, поджав ноги и упираясь в колени локтями. Её напряжённая спина и решительно поджатые губы говорили о том, что ждать она может сколько угодно.

46

Хотел я просто есть и пить,

И рыпаться, как прежде, стоило…

А. Никитенко

После того как туристы – Пахан про себя называл их «туристами» – слиняли из хаты, он выждал некоторое время, а потом пробрался к избушке. Чего он ждал? Изобилия? Что деньги всё ещё лежат на столе, а пиво по-прежнему в упаковке? Но, отыскав всего пару буханок хлеба и несколько банок консервов, Пётр пришёл в ярость. Потом смирился: в его положении и чёрствой корке будешь рад.

Первым делом – пить. Обливая подбородок и грудь, Пахан напился из котелка, а остатки воды вылил на голову, смочив грязные волосы и лицо. Торопливо умял полбуханки, принялся за консервы. Проблема заключалась в следующем: открыть их было нечем. Где там о захудалой открывалке – о простеньком ноже не могло быть и речи. Подкидывая в ладони плоскую банку с надписью «Сайра в масле», Пахан пережил полное недоумение. Вот харчи, а попробуй доберись. Обыскав помещение, он не нашёл чем мог бы себе помочь, поэтому вновь принялся за хлеб. Напомнила о себе жажда. На ходу прожёвывая горбушку, Пётр, размахивая котелком, отправился за водой.