Узор из шрамов - [19]

— Помогите ей, — сказала я Хозяйке, когда она, наконец, появилась. — Пошлите за провидцем из другого борделя, за кем-нибудь старым, кто умеет лечить, как Игранзи.

Хозяйка отвернулась от напряженного, незнакомого лица Игранзи и взглянула на меня. Больше она на постель не смотрела.

— Нет, — ответила она, заправив за ухо прядь волос. Ее металлические кольца блестели разными цветами. — Ее Узор подходит к концу, и мы ничего не можем сделать.

Бардрем положил руку мне на плечо. Должно быть, он видел мой гнев или чувствовал то, что я собиралась высказать.

— Нола, — проговорил он, — это правда. Взгляни на нее.

Я не стала. Я смотрела на Хозяйку, которая в тот момент казалась невероятно высокой. Она возвышалась, почти касаясь головой пучков трав, висевших на потолочной балке.

— В любом случае, дитя, — произнесла она, — конец ее Пути означает начало твоего. Ты займешь место провидицы, и все мы от этого только выиграем. А пока, — продолжила она, поворачиваясь так, что бархатная ткань у ее ног собралась в узел, — ты можешь остаться рядом с ней. Приходи ко мне, когда она умрет.

* * *

И я осталась. Три дня я ела только потому, что мне говорил Бардрем. Я дремала, сидя у кровати и положив голову на подушку рядом с Игранзи. Все казалось размытым: цвета ковров, вулканический камень, глиняный краб, который вдруг соскользнул с чашки на пол и взобрался по моей голой ноге. Я не шевелилась. Я смотрела, как день сменяет ночь на ввалившихся, дергающихся щеках Игранзи и на ее веках, которые дрожали, но не открывались.

— Слушай, — сказал Бардрем, — а что здесь делает зеркало? — Оно лежало на столе среди расчесок и горшочков с маслами — яркое, блестящее, неправильное.

— Не знаю, — ответила я. — Его здесь быть не должно.

Его место было внутри дерева или в гостиной Хозяйки, но какое теперь это имело значение?

Я смочила тряпку и приложила ее к губам Игранзи, дрожащим и потрескавшимся. Вода не помогала, стекая на постель, но я представляла, что она пьет. Я касалась ее лица и плеч. Прежде я никого не касалась так часто — мне надо было дать ей понять, что я рядом. Но я не говорила с ней до рассвета третьего дня, когда наклонилась и прошептала:

— Не уходи, ты нужна мне.

Когда настал день, комнату залило солнце.

— Ты должна поспать, — сказал Бардрем. — И поесть. Здесь жарко и пахнет — идем со мной.

Я придвинулась ближе к Игранзи. Я слышала, как он уходит, а после не слышала ничего, кроме ее дыхания. Оно было таким же громким, как прежде, но в нем стало больше промежутков, и от этого оно казалось тише. Я положила руку на ее волосы — последнее, что оставалось от прежней Игранзи: густые и волнистые, они заполнили всю мою ладонь. «Еще здесь, — думала я с каждым медленным, прерывистым вдохом. — Ты еще здесь».

Я дремала, когда почувствовала, что Игранзи вздрогнула. Ее пальцы вцепились мне в руку, и я проснулась. Я склонилась к ней, готовая успокоить, дать ей воды или обнять. А потом увидела ее лицо и замерла.

Ее глаза были открыты.

Я вскочила. Табуретка опрокинулась, мои лодыжки зацепились, и я упала. Я сидела на полу, глядя, как она без всяких усилий садится на кровати и опускает ноги на пол.

Ее глаза были карими.

Она пыталась что-то сказать: ее губы и горло дергались, и она издавала звук, похожий на «о, о, о», низкий и нетерпеливый.

«Карие, — подумала я. — Обычные карие глаза с обычными черными зрачками, как у Ченн в конце. Как у Ченн…»

Игранзи встала. На секунду ее спина казалась прямой; это была какая-то другая, новая женщина, созданная из костей старой. Она уверенно подняла руку и вытянула ее в мою сторону. Я отползла назад, выставив локоть, словно защищаясь, но она не собиралась меня бить. Она лишь протянула руку, широко раскрыв карие глаза. «О», повторила она и упала.

Я неуклюже поползла, застревая пальцами в прорехах ковров. Коснулась ее плеча и теплой, слабой руки, позвала по имени, снова и снова, будто пытаясь возместить все те слова, которые должна была сказать в этот или любой другой день. Я ждала, что она моргнет, но она не моргала; ждала, что ее глаза закроются, но этого не произошло. Кончиками пальцев я опустила ее веки и держала до тех пор, пока они не застыли.

Потом я закрыла глаза, прижала ладони к ушам и начала покачиваться, одна.

Глава 7

Мне надо перевести дух. Оторвать голову от этих страниц, пошевелить застывшими пальцами, размять плечи, чтобы тугой узел между ними ослаб. Слова, которые, как мне казалось, придется долго искать и расставлять в определенном порядке, возникают слишком быстро, наполняя голову и выливаясь на бумагу, вынуждая забыть все остальное.

О том, чтобы я ела, заботится Силдио. Он стучит ко мне через несколько часов после рассвета, в полдень, и вечером, в сумерках. Если я слишком поглощена работой, или если ему надо покинуть свой пост у моих дверей, он оставляет пищу на подносе в коридоре. (Она должна быть в коридоре. Если он оставит поднос в комнате, животные, которые обитают вместе со мной, съедят ее раньше). А если к его возвращению еда все еще там, он стучит снова и уже не так вежливо.

Но иногда очень сложно оторваться от страницы, которая лежит прямо перед глазами. Я должна поднимать голову. Крошечная полоска небес может быть прекрасна. Например, сейчас, когда наступает рассвет, и облака окрашены оттенками розового.