Узники Тауэра - [36]

Опустившись на колени, она стала отыскивать руками плаху. Один из стоявших рядом священников взял ее руки и положил куда следовало. Тогда леди Джейн опустила на плаху голову и произнесла:

– Господи, в руки Твои предаю дух мой!

Белая роза Йорка

Вместе с Уайатом в Тауэре вновь очутился его давний обитатель, Эдуард Кортни – еще одна жертва бурного начала царствования Марии Тюдор.

С самого детства он был обречен на судьбу узника. С двенадцатилетнего возраста, когда его привезли в Тауэр, и до двадцати девяти лет, когда он умер в Падуе, он пробыл на свободе всего двадцать месяцев.

Его отец Генри, граф Девон, был сыном принцессы Екатерины, дочери короля Эдуарда IV. Род Кортни был знаменит – эти разбойники и крестоносцы были эдесскими графами, иерусалимскими королями и латинскими императорами; одни из них породнились браком с домом Капетов, другие – с домом Плантагенетов. Однако Кортни не удавалось сыграть ни одной царственной свадьбы, чтобы не навлечь на себя несчастья. Дед Эдуарда, Уильям Кортни, граф Девон, взяв в супруги принцессу Екатерину, завещал своему потомству мрачное наследие – Тауэр и секиру палача. Сам он провел семь лет своей супружеской жизни в Тауэре, его сын Генри был казнен за участие в заговоре кардинала Поля при Кромвеле, а его внук Эдуард Кортни, двенадцатилетним мальчиком лишенный всех титулов и владений, был оставлен узником в Тауэре. Тем не менее, многие называли его Белой розой Йорка – законным наследником английского престола.

Пятнадцать лучших лет жизни провел он в заключении. Мальчиком Эдуард пользовался дозволением бегать в саду, но по мере взросления свобода его все более и более стеснялась. В конце концов, для большей безопасности его упрятали за толстыми стенами Колокольной башни. Теперь его единственным развлечением стало слушать, как стреляют из пушки во время смены караула, смотреть из окна на плывущие по Темзе корабли и мерить шагами «Площадку заключенных» – небольшой каменный пятачок для прогулок. С ним уже не обращались как со знатным лицом. На его содержание отпускалось всего двадцать шесть шиллингов и восемь пенсов в неделю, и при нем находился всего один слуга, в то время как даже Гилфорду было дозволено иметь двоих слуг и пользоваться пищей, свечами и дровами из расчета пятьдесят три шиллинга и четыре пенса в неделю.

Только с воцарением Марии двери его темницы распахнулись. Двадцать месяцев, проведенных им на свободе, стали временем самых высоких милостей и радужных надежд. Судьба, казалось, вознамерилась вознаградить его за все страдания и лишения королевской короной.

Когда Мария королевой въехала в Тауэр, ее встретила во дворе группа коленопреклоненных узников, среди которых был и Эдуард Кортни. Она по очереди поцеловала их и повела в Королевскую галерею, давая понять, что их заключение окончено. Эта сцена, рассчитанная на дешевый театральный эффект, тем не менее, произвела сильное впечатление – и, прежде всего, на самих узников. В голове у Эдуарда Кортни зародились смелые мечты. Он пользовался большой популярностью в городе и при дворе по причине глубокого сочувствия к его безвинным страданиям. Матовая бледность его лица – следствие долгого заточения – сводила с ума придворных красавиц, а ревнители о благе отечества выражали желание видеть его супругом королевы.

Мария, годившаяся ему в матери, и сама не раз задумывалась об этом браке, пока испанский инфант окончательно не заслонил в ее глазах фигуру Кортни. Но в дни раздумий и колебаний она осыпала его милостями, которые вскружили ему голову, – сделала графом Девоном и маркизом Эксетером. Кортни стал держать себя как принц крови: он благосклонно улыбался лордам и позволял льстецам называть себя истинной Белой розой. Даже когда Мария дала слово инфанту Филиппу, он не терял надежду, что она все-таки изберет в супруги его. К большой потехе людей более дальновидных, он громко говорил о своей предстоящей свадьбе и заказал себе великолепный свадебный наряд.

Испанский посол Ренард потребовал у Марии многих жертв, в том числе и беднягу Кортни. Королева, в общем, была против нового заточения Белой розы, но Ренард убедил ее, что Кортни всегда будет являться для нее соперником, хотя бы благодаря ее сестре Елизавете. И точно, в парламенте вполголоса поговаривали о другой свадьбе – Кортни и Елизаветы, чтобы навсегда покончить с извечной враждой Алой и Белой роз. Все эти толки ежедневно передавались королеве, и Мария поняла, что без жестокости не обойтись. Все же в глубине души она сострадала бедному юноше, которого сама вызволила из узилища. Но Кортни, считавший холодность с ее стороны несправедливостью по отношению к себе, сам развязал ей руки. Его поведение стало двусмысленным, и в день, когда Уайат ворвался в Лондон, Кортни арестовали среди толпы кентских мятежников. Впрочем, Кортни и сам не мог толком объяснить, как и зачем он там оказался.

– Вы опять здесь, милорд, – сказал Джон Бриджес, высаживая его из лодки, – каким это образом?

– Право, не знаю, – ответил смущенный Кортни, – не обвинять же мне самого себя?

Мария и Ренард ожидали, не откроется ли улика против него на процессе Уайата. Однако главная улика текла в его жилах – царственная кровь. Та же причина спустя несколько дней после его ареста привела в Тауэр и принцессу Елизавету.