Узники подземных лабиринтов - [17]

Гордон уже дошел до того состояния, когда мирятся с неизбежным. Только твердая вера в свои теории, которых, как обнаружил Марк, было много, мешала ему оставить мысль о возвращении. Но все равно он, похоже, не впадал в отчаяние, которого так боялся Смит. Гордон нашел силы отвлечься от окружающей обстановки и погрузиться в свою чисто условную жизнь, без которой был бы совсем одинок. Иногда он впадал в глубокое уныние, но часто даже случайное слово выводило его из апатии. В глазах вдруг загорался огонь возбуждения, худое лицо оживлялось, словно с него срывали маску, и через несколько мгновений он с жаром разглагольствовал, защищая собственные теории, иногда казавшиеся разумными, а иногда — чистой фантазией. Большей частью его речи, казалось, не вызывали у Смита ни малейшей реакции; хотя иногда Смит улавливал в потоке слов практическое предложение и с удовлетворением цеплялся за него.

Араб слушал их разговоры, время от времени фыркая. Марк не понимал, что кроется за этим молчанием: смирение или глубокая мысль. Как бы то ни было, казалось, сложившаяся ситуация волновала его меньше других. Когда он начинал говорить, это были воспоминания или какая-нибудь арабская басня, суть которой была совершенно непонятна европейцу. Единственным звеном, связывающим его с остальными, было восхищение Смитом.

Набираясь сил, Марк начинал проявлять интерес к окружающей обстановке, у него появлялось желание определиться, как ему жить в новой компании. Его подход был, без сомнения, уникален. Он хотел знать, как Смит попал сюда.

Смит задумчиво напряг слух и с сомнением посмотрел на остальных. Марк понял, что эти трое знают друг о друге все.

— Я не возражаю. Рассказывай, — согласился Гордон, а араб дружелюбно кивнул.

— Ну, рассказывать тут особенно нечего, но если хотите, пожалуйста. Мы — наш отряд, были посланы на какую-то работу в горы Гардая, а позвольте вам сказать, что если вы не знаете, где находятся горы Гардая, вы немного потеряли! Французы считают, что парень, выживший после пары месяцев в Легионе, настолько крепок, что его уже нельзя убить. И ведут себя соответственно. Они одевают вас в самые тяжелые одежды, какие только могут найти, дают тюк размером с верблюда и посылают пешком за тысячи километров, где солнце светит вдвое ярче, чем в любом другом месте. Я не могу сказать, сколько проклятых мучительных миль проделали мы в тот день, но я знаю, что они гнали нас, пока мы чуть не умерли. Некоторые из этих несчастных дьяволов чуть ли не спали на ногах, да я и сам едва не заснул. Полагаю, французы не хотели с нами бороться. Их главной мыслью было устроить яркое шоу мундиров, и каким бы могущественным ни был местный шейх, его, естественно, должна была затмить слава Франции. Да, мысль была достаточно правильная. Проблема заключалась в том, что арабы смотрели на это иначе. Может быть, мундиры не произвели на них должного впечатления! Во всяком случае, они подождали, пока мы не измотались окончательно, а затем вмешались. Мы шли по открытой местности, а они скакали, как антилопы, по скалам над нами. У них были ружья, и они играючи стреляли по движущимся целям, большей частью по быкам. Это было не смешно, и нам был дан приказ сделать единственно правильный шаг — укрыться у подножия скал. Там их было множество, и все всех размеров. Мы, не желая оставаться живыми мишенями, направились к скалам. Там и остановились. Нас заперли, и весьма успешно! Для того, чтобы получить фатальную дозу свинца, достаточно было выглянуть наружу. Некоторые ребята, которым говорили, что арабы не умеют стрелять, попытались выглянуть… однажды. Но как бы то ни было, мы не очень волновались, просто нам, наверное, очень хотелось спать. Прошло немного времени, и кто-то в штабе хватился нас и поднял шум, желая узнать, где мы. Нам же ничего не оставалось делать, как только тихо сидеть и ждать. Но местный шейх не считал, что это забавно. Он затеял свою игру и собирался довести дело до конца. Вероятно, ему было бы легче объяснить исчезновение всего отряда, чем появление нескольких мертвых тел. Он любил крупные цифры, этот малый. Мы просидели под скалой примерно час, когда услышали ужасный треск справа. Пара наших людей выглянули и увидели, что произошло, но нам это мало помогло, так как их головы прошили пули. Остальные довольствовались тем, что тихо сидели и строили догадки, почему снаружи поднялась суматоха. Через полчаса мы узнали. Прямо над нами произошел сокрушительный взрыв. Половина скалы была разрушена и стремительно упала вниз. По крайней мере, этого было достаточно, чтобы замуровать вход в наше укрытие и уничтожить четырех несчастных дьяволов, стоящих поблизости. Коварный шейх был одержим превосходной идеей замести следы, и, похоже, мы оказались заживо похороненными… Полагаю, ребят, прятавшихся под другими скалами, постигла та же участь. Я никого из них больше не видел. Итак, нас осталось трое. Ольсен, Дюбуа и я. И перед нами встал выбор: умереть прямо здесь или осмотреть скалу и поискать, нет ли какого-нибудь другого выхода. Мы не надеялись сдвинуть тонны камней при входе. Вскоре мы нашли трещину сзади. В ней была тяга, это говорило о том, что она куда-то ведет. Мы протиснулись и пошли вперед, освещая путь свечами. Не знаю, сколько времени прошло до того, как мы с Ольсеном обнаружили развилку в одном из этих освещенных туннелей, скорее всего, несколько дней. И мне нет смысла вам рассказывать, что эти огни нас поразили; вы, наверное, чувствовали то же самое, когда увидели их впервые. Если бы их не увидел и Ольсен, я бы подумал, что сошел с ума. Мы потеряли Дюбуа. Он упал в пропасть и сломал шею, бедняга. Ольсен тоже был не в лучшем состоянии; он сломал руку и ударился о сталактит. Горстка белых пигмеев обнаружила нас, проходя мимо. Они, казалось, были не слишком удивлены, увидев нас. Они принесли нам еды и дали немного поспать, а потом привели сюда.