Узники острова надежды - [7]

При виде этого Доминик весь похолодел. Внезапно ему захотелось повернуть время вспять и как следует отделать этих сукиных сынов вместо того, чтобы наносить удары лишь для видимости и позволить им одолеть себя. Он весь кипел от гнева, но постарался не подавать виду.

— Лайла.

Его голос прозвучал спокойно, но, очевидно, что-то — возможно, его неподвижная поза или мускул, дернувшийся на щеке, — насторожило девушку, потому что оца совсем притихла.

— Что?

— Они причинили тебе боль?

— Причинили мне боль? — Она медленно коснулась пальцами правого запястья, как бы показывая ему, что знает, что побудило его задать этот вопрос.

— Они тебя насиловали?

Выражение ее лица внезапно прояснилось.

— Нет, — она покачала головой, — Нет. Я не уверена, но думаю, что Эль Президенте запретил им.

— Неужели? Зачем ему это понадобилось?

— Возможно, ему нужны лишь мои деньги.

— Тогда откуда синяки? — настаивал Доминик.

— Эти, — она указала на запястье, — появились, когда один из охранников вышел из себя, остальные, — на ее точеных скулах загорелся румянец, — я получила еще в Санта-Марите. Там произошла автокатастрофа. Впрочем, автокатастрофа — это сильно сказано…

— Но никто не надругался над тобой? — перебил Доминик, желая знать наверняка.

— Нет.

— Это… хорошо.

Его зрение будто внезапно улучшилось. Возможно, удар по голове был сильнее, чем он думал. Доминик заметил, что она ужасно осунулась. У нее был вид человека, который слишком долго недоедал.

Это открытие едва не лишило его самообладания. Доминик хотел вызволить ее отсюда прямо сейчас. Он желал этого не меньше, чем отомстить охранникам.

Доминик поразился собственной жестокости, но он подумает над этим позже. За кружкой пива, когда его не будет отвлекать голубоглазая блондинка, пробуждающая в нем чувства, о которых он хотел бы забыть.

— Ты говоришь, что мы уйдем отсюда не через дверь, но как же тогда? — спросила Лайла.

— Если я скажу тебе, ты прекратишь этот допрос?

— Конечно. Я…

— Договорились, — категорически отрезал Доминик. — Мы выберемся через отверстие, которое я собираюсь проделать в стене.

Потрясенная, Лайла наблюдала за тем, как Доминик подошел к задней стене камеры и начал водить по ней ладонями, как слепой, изучающий лицо возлюбленной.

В ее голове новые вопросы перемешались с недоуменными восклицаниями. Главными из них были «разве это возможно?» и «ты, наверное, спятил!». Однако молчание Доминика, повернувшегося к ней спиной, дало ей ясно понять, что сейчас он не расположен разговаривать.

Ну и ладно, размышляла девушка, опускаясь на подстилку. Зато у нее есть время немного подумать и проанализировать противоречивые чувства, которые не давали ей покоя.

Уже несколько минут Лайла пыталась разобраться в путанице из сомнений, страха, надежды и отчаяния, когда тишину нарушил скрежет отворяемого засова.

Ее взгляд метнулся к Доминику. В считанные доли секунды, пока открывалась дверь, он скользнул вниз по стене и рухнул безжизненной грудой на пол. Его голова склонилась набок, руки безвольно повисли, глаза закрылись.

Если бы Лайла не была свидетелем обратного, она бы сама поверила в то, что это раненый человек, потерявший сознание. Охранник вроде бы купился на это. Бросив презрительный взгляд на американца, он выругался на испанском и направился к камере Лайлы.

К ее удивлению, Доминик что-то ответил ему. Тот рассмеялся. Его смех был так же омерзителен, как похотливые взгляды, которые он бросал на Лайлу, просовывая в щель под решеткой свою мясистую руку с маленькой жестяной тарелкой. Затем он встал, снова что-то сказал и, послав Лайле воздушный поцелуй, удалился.

Когда засов снова был задвинут, Доминик выпрямился.

— Ублюдок, — тихо, но отчетливо произнес он. Любопытство взяло верх над обидой.

— Что он сказал? — спросила Лайла.

— Ничего такого, что тебе нужно знать.

Она скривила губы. Вряд ли ее удовлетворил этот ответ, но, по крайней мере, Доминик снова «ожил».

— Я не знала, что ты говоришь по-испански.

— Я выучил его, когда служил на флоте, — он приподнял одно плечо. — Кажется, мне легко даются языки. — Его взгляд упал на тарелку. — Ты должна поесть.

Девушка уставилась на скудную порцию бобов и ломоть черствого хлеба. Еда была неаппетитного серого цвета, и Лайла прекрасно знала, что на вид она была лучше, чем на вкус. Несмотря на это, при виде пищи у нее сжался желудок, а рот наполнился слюной. Но разве можно приняться за ужин, когда Доминик тоже голоден?

— Мы съедим это вместе.

Его ответ был категоричен и убедителен:

— Нет. Ты нуждаешься в этом больше меня.

Он не двинулся с места. Поскольку спорить дальше было бесполезно, Лайла послушно подняла с пола тарелку. Взяв грубую деревянную ложку, медленно съела половину ужина, затем подошла к решетке, просунула под нее тарелку и, не сказав ни слова, снова села на кровать. Встретившись с суровым взглядом Доминика, она решительно посмотрела в ответ.

С бранью, от которой она поморщилась, он взял тарелку и начал есть.

— Ты правда думаешь, что сможешь прорубить бетонную стену этой хрупкой штуковиной? — спросила Лайла, когда он отправил в рот последний кусочек хлеба. — А как же охранники? Неужели снаружи никто не заметит, что происходит?