Узник - [12]

– Это ты? Откуда? Ты же улетел… Или ты третий?

– Улетел! Кой черт!.. Все мираж… Ничего, ничего здесь нет настоящего, кроме меня, идиота. Поверил, болван… Все миражи, ублюдки, создания, такие, как ты и она!

Олег стоял, опустив руки, не находя слов, а тот, снова отвернувшись и наклонившись над парашютом, замолчал. Потом замер, будто ему пришла в голову неожиданная мысль, и глухим, каким-то чужим голосом сказал:

– Ты уж извини меня, но я не третий. Я первый. И единственный!

Он резко повернулся, вскинул руку с пистолетом, и Олегу в глаза ударила ослепительно яркая звезда…

Ветер унес пепел, но обгорелые кости остались. Их пришлось закопать.

Олег посадил вертолет во дворе и долго смотрел на новый дом. «Да, он действительно был лучше – он не боялся. И, кстати, мог воплощать. Что ж, неудивительно. Ведь это был я, хоть и ненастоящий… Все лучшее во мне – вот кто он был. А я убил его…»

Он сжал зубы и пошел в старый свой дом.

Лена еще спала. Он потихоньку прошел в ванную и долго отмывал руки горячей водой. Ему все казалось, что на ладонях песок и зола, и он продолжал тереть руки щеткой и мылом, и думал о том, что проживет еще много лет и каждый день будет пытаться смыть с рук песок и золу…

1970

ОЖИДАНИЕ ТЕПЛА

Повезло ли мне? Не знаю. По крайней мере, я не должен круглый день ползать, чтобы отыскивать под снегом пищу. Мне ее приносят – жалкие крохи, но приносят, чтобы я не тратил времени и обучал детей. Утром и днем я учу их, зато вечер мой, и даже часть ночи – все же моя работа не так выматывает, как бесконечное рытье туннелей, я могу сократить ночной отдых – и размышлять.

Я учу детей считать и иногда, если выкрою время, учу думать. А надо бы наоборот… Впрочем, и думать-то они будут нечасто, жизнь их пройдет в непрестанных поисках пищи, но если они научатся думать, то, может быть, исхитрятся чуть быстрее находить мох, прозябающий под толщами снега, чуть быстрее сообразят, как, найдя один гриб, проследить нити грибницы и добраться до следующего, чуть раньше отличат старый ход снежного червя от свежего… И тогда, затратив чуть меньше времени на поиски дневной порции пищи, они, может быть, хоть на минуту задумаются о чем-то, не связанном с едой…

Самым старшим я рассказываю о нашем мире. Но, по-моему, они не верят. Да и как поверить? Что они видели за свою недолгую жизнь, кроме снега да промороженной пещерки, куда собирается на ночь вся семья, – заплетут вход шелковинками, собьются в ком, чтоб теплее было, и засыпают, тесно прижавшись друг к другу и вздрагивая во сне все в тех же нескончаемых поисках пищи… Конечно, видели они и вощеные ячейки, куда забираются старшие из них, кому пришло время окуклиться. Видели, как, прорвав кокон, выбирается из него Перевоплощенный, великолепный в новом стройном теле, окруженном радугой крыльев. Как спешит он по узким ходам вверх, туда, где кончается толща снега и где должно быть солнце, тепло и свет… И уж хотя бы раз каждый из них прополз следом, чтобы самому увидеть, что его ждет в будущем, какое оно, это воспетое в сказаниях Небо, это небывалое и неимоверное Солнце, что это за Свет, Тепло, а главное – Полет! А там – ни неба, ни солнца, лишь низкие промерзшие облака да белесый сумрак над головой, который они по неведению принимают за истинный свет. И Полет оказывался обманом – да, Перевоплощенные отрывались от земли, крылья в частых взмахах сливались в радужное сияние, это было великолепно… Но тут налетал порыв ветра, мгновенно стекленели неокрепшие крылья, новый порыв ветра раздирал их в клочья, и Перевоплощенный валился вниз… Конечно, некоторым везло, они не разбивались ни на острых ребрах ледяных глыб, ни на твердой коре наста, им – о счастье! – удавалось упасть в рыхлый снег и спастись. Потом они ползали вместе с личинками, пока не встречали себе пару – такую же чудом уцелевшую Перевоплощенную… И тогда вместо брачного полета они совершали брачное пресмыкание, выкапывали пещерку и заводили семью… Вот это мои ученики видели, это они знают, в это верят, а я пытаюсь убедить их, что все же мир не кончается промороженными тучами, что есть за ними небо и солнце, свет и тепло… Что ж, они дети, им так хочется чуда, они слушают и порой даже верят, на мгновение, как в волшебную сказку. И я рассказываю – пусть не верят, но знать должны: рано или поздно придет весна – или хотя бы оттепель…

Я рассказываю, а совесть мучит меня, потому что в нашем мире никто не знает, когда будет весна. А почему так, я рассказываю лишь тем немногим, кто станет учителем, как и я, – этим приходится узнать многое и поверить без доказательств, и потому я отбираю их с осторожностью и тщанием. Нелегко найти способных к абстракциям и игре ума, готовых усвоить, поверив на слово, понятия «звезда», «планета», если я сам в жизни ни видел ни солнц, ни светлых точек в ночном небе. Мне остается убеждать их собственной верой. Счастье, что хоть иногда это удается. Как все же тяжело! Нет, мне никто не мешает впрямую, меня не преследуют, не пытаются диктовать, но я один на всю округу говорю: «Солнце, свет, тепло, небо»… А что они слышат дома? В лучшем случае: «Не высовывайся! Нет там ни тепла, ни света, лишь холод и леденящий ветер, а главного, пищи, – нет, нету ее там! Не высовывайся, нечего…» И это – в лучшем случае! А не в лучшем? «Нас много, а пищи мало, на всех не хватит. Урви, где сможешь, за соседом следи: чуешь, он гриб нашел – не зевай! Он обжирается, а ты иди кругами, вынюхивай грибницу, заползи вперед. Пока он дожует, ты три утащишь!» И это полбеды. А есть ведь и такие: «Мир жесток, жизнь не прощает, выживает сильнейший. Мы должны продлить свой род – и это право сильных, слабым нечего плодиться, породу портить! Встретишь слабого с пищей – отбери! Не отдаст – убей! И съешь его, не будь слюнтяем, слабый – лучшая пища для сильного. И всегда убей и съешь иного: смотри, как хороша твоя зеленая окраска, как горят на ней красные пятна, а иной? Он сизый! Пятна на нем желтые, как подгнивший гриб, усики вялые и короткие… Встретишь такого – убей и съешь. Это – враг, он совершит полет и уведет твою пару, оставит такое же мерзкое потомство, а что станет с родом?»