Узник «Черной Луны» - [12]

Муха, наползавшись по пепельнице, продолжала путешествие по столу и наконец свалилась на пол. Это была не совсем обычная муха – у нее оторвали крылышки. Она была антиподом Хоменко, это я понял сразу. И не только потому, что ее лишили возможности летать. Заурядное аморфное насекомое, которое держали, чтобы для каждого новичка оно представлялось символом лености, тупости, убожества и неотвратимости наказания… Вот такое, извините, дерьмо лезло мне в голову, пока я слушал про кастрации и платежи по счетам. Ваня тоже внимательно слушал и даже неожиданно для себя принял стойку «смирно», наверное, генетически привитую во время срочной службы под моим началом. Он слушал, без сомнения, с надеждой ожидая разрешительную и поощрительную команду «вольно». Однако ее не последовало.

Комбат положил трубку и уперся взглядом в наши бесцветные фигуры, видно, пытаясь понять, какого рожна эти типы приперлись в его любимую независимую республику… Но спросил о другом:

– Жрали когда в последний раз?

– Вчера, – сказал я.

Ваня посмотрел на меня с сомнением.

– Ладно, покормят вас, не тоскуйте! В общем, лясы точить некогда. Мои заместители все разъяснят. Подчиняться должны беспрекословно. За дезертирство – расстрел на месте. Не задавать лишних вопросов. О денежном вознаграждении поговорим позже… С оружием, надеюсь, знакомы, погранцы-молодцы?

– Приходилось, – ответил я.

– В Афгане когда воевали?

– С восемьдесят шестого по март восемьдесят девятого, – как бы между прочим назвал я месяц.

– По март? – переспросил Хоменко.

– Да, когда 40-я армия вышла, мы еще были в Афганистане. Последними покидали Афган пограничники.

– Ну-ну, а ты, – ткнул подполковник пальцем в грудь Корытову.

– Полтора года воевал под командованием старшего лейтенанта Раевского, – кивнул Ваня в мою сторону.

– Хорошо. Сейчас получите обмундирование, обед и к вечеру – в Дубоссары. Посмотрим вас в деле. Будешь, старлей, пока в рядовых. А там видно будет, может, и людей дадим.

– Я не настаиваю, – заметил я.

– А я и спрашивать не буду. Прикажу – и будешь командовать. Ясно?

Я неопределенно кивнул.

Вечером, экипированные в полевую, уже бывшую в употреблении форму, с непривычными для нас автоматами с деревянными прикладами (в Афгане у нас были «акаэсы» – со скидывающимися прикладами), мы на «бэтээрах» приехали в Дубоссары. Комбат остался в Бендерах. И мы с Ваней молчаливо согласились, что это к лучшему. Форменка Корытову была явно мала, пришлось ему закатать рукава, штаны – в обтяжку, того и гляди треснут. Вид он сразу приобрел бывалый и вместе с тем блатной.

Я сказал:

– Ты похож на одесского жулика, который дезертировал из армии.

– А вы, товарищ старший лейтенант, без своих звездочек напоминаете офицера из штрафного батальона.

– Спасибо, бывший подчиненный. Как только Хоменко даст мне хотя бы отделение, я заставлю тебя вычистить все сортиры в радиусе пяти километров.

Ване это не понравилось, и он дипломатично сменил тему разговора:

– Владимир Иванович, а почему вы не спросили у Хоменко про Скокова?

– Потом. Не было подходящей минуты.

Мы остановились у здания горисполкома, старший бронетранспортера, пожилой капитан, спрыгнул, скрылся в дверях. Через минут десять он появился, залез на броню, и мы двинулись вновь. Еще через некоторое время мы добрались до позиций. Они находились у Дубоссарской ГЭС. Капитан сказал, что здесь, на этом участке, линия фронта проходит всего в семидесяти метрах от позиций волонтеров.

– Давайте быстро к зданию, – приказал он.

Там, за деревьями, блеснул Днестр. Мы подошли к дому. По всему, здесь было небольшое учебное заведение. Так и оказалось: профтехучилище. На пороге сидели бойцы и смалили. В центре, напротив входа, восседал огромный рыжеусый мужик лет сорока.

– А кого это ты ведешь, Степа? – громогласно спросил он, грозно вытаращившись на нас.

– Пополнение.

– О, это гарно, сейчас идем в атаку, хлопцы. Вон там ящик в углу, берите по пятнадцать…

– По двадцать, батька, – подал голос хлипкий юнец с автоматом, небрежно развалившийся на ступеньках.

– Цыц, Юрка! По пятнадцать гранат. Будем прорывать оборону.

– А может, и в психическую придется идти, – опять вякнул юный, щипнув волосок на губе.

Меня чуть не стошнило от этой щенячьей наглости. Я подошел ближе, сказал «добрый вечер» и остановился как раз перед пацаном.

– Мальчик, скажи, пожалуйста, сколько тебе лет?

– Во-первых, что за обращение – «мальчик»? – прямо-таки суровым голосом заговорил парнишка, мол, только приехали, а такие борзые, будто навоевались тут с три короба. – А во-вторых, возраст здесь не главное, – очень доверительно продолжил он. – Кто хоть раз пороху понюхал…

– Стоп, – сказал я. – Ты случайно не командир роты?

– Нет, – гордо ответил парнишка.

– Тогда ответь на вопрос: чем отличается болван от нахала?

– А это у нас здесь, – он все напирал на это слово, – почти одно и то же.

– Так вот объясняю: болван – это ошибка природы, а нахал – ошибка воспитания.

Усатый гигант коротко хохотнул, за ним заржали другие.

– И вообще, мальчик, – продолжил я, – в то самое время, когда ты ходил в группу продленного дня, мы с Ванечкой Корытовым в разведгруппе ходили по душманским тылам.