Узница - [8]

– Мама,- сказал Липка, отвечая на вопрос Франтишека. Но, поскольку между вопросом, по сути риторическим, и ответом прошла целая минута, тот не связал их воедино и удивленно переспросил:

– Что – мама? Причем здесь она?

– Это мама побила меня, как всегда…

Супруги, услышав это, переглянулись, во взглядах их читалась жалость к помутившемуся рассудком ребенку. После секундного замешательства Стефка, наконец, прервала молчание и, проведя ладонью по растрепанным волосам мальчишки, осторожно сказала:

– Послушай, малыш, мы ведь оба знаем, что мама больна и находится в лечебнице, папа отвез ее туда еще в прошлом году…

Липка поднял на тетку удивленные глаза:

– Это он тебе так сказал?

В голосе мальчика зазвучали странные нотки, и Стефка, поняв, что он вот-вот расплачется, поспешила снять напряжение:

– Ну-ну, перестань… Мы знаем, как ты скучаешь по маме, но бывают такие болезни, которые…

– Перестань говорить со мной, как с идиотом!- прервал Липка поток невразумительных теткиных утешений. – Всем известно, что мать свихнулась и стала агрессивной, это верно… И многие даже думают, что она находится в лечебнице, под присмотром врачей, однако кому, как не мне, знать, что никуда отец ее не отвозил, а просто запер в подвале, в самой дальней коморке, и кормит объедками… А эти побои… они случались и раньше, но весь последний год я жил в уверенности, что зверь заперт надежно и не явится более, чтобы дать волю своему безумному гневу. Но вчера отец, похоже, позабыл запереть дверь в подвал…

Пораженные речами и, прежде всего, по-взрослому рассудительным тоном восьмилетнего парнишки, пережившим, по всей видимости, столько страхов и страданий, сколько иному на всю жизнь отмерено, Стефка и погрустневший Франтишек вновь переглянулись, не зная, что делать дальше. Однако в том, что действовать необходимо, у супругов не было никаких сомнений, и пусть хоть вся империя встанет с ног на уши, они обязаны разобраться в этой истории и оградить мальчика от издевательств, а его мать от произвола ее пьяного тюремщика.

– Погоди, малыш… Ты когда в последний раз видел маму? Я имею в виду, до прошлой ночи?

Липка пожал плечами:

– Наверно, с год назад. Папа не велел мне приближаться к двери подвала и сам носил ей еду. Поначалу она бесновалась, да так, что весь дом сотрясался, но потом смирилась, успокоилась, и я больше не слышал ее.

– Ясно… А в какое время отец носит ей еду?

– Да по-разному… Как проспится, так и несет. Да я и не интересовался этим. Можно я посплю?

– Конечно-конечно, спи!- спохватилась Стефка, заметив, что мальчик и впрямь насилу держится. Да и неудивительно, после таких-то потрясений!

– Послушай-ка, Франта,- обратилась она к мужу, едва оба оказались во дворе, – возьми кого-нибудь и посмотри, что происходит в доме – слишком уж дикую историю рассказал малец. Но один не ходи, неизвестно, до чего додумается эта чертова семейка!

Сказав это, Стефка в изнеможении опустилась на скамейку и обхватила голову руками.

– Ох, Франта… Такая семья была у сестрицы – загляденье! Но, видать, слишком многие им завидовали, а глаз-то у людей нехороший… Жить бы им да жить, а тут такая напасть! А мужик-то ее, ты посмотри только, и сам безумным сделался через это. Водка водкой, но нельзя же терять человеческий облик! Зачем он запер ее в подвале, почему не отвез в лечебницу?

Нытье жены наскучило Франтишеку, и он несколько грубовато одернул ее:

– Хватит уж сопли-то размазывать! Неизвестно еще, что и как… Может, мальчишка выдумал все или во сне увидел? Пока не разберемся, нечего сырость разводить.

Однако, видя, что его выговор не возымел действия, он смягчился и закончил уже более миролюбивым тоном:

– Ладно, сиди дома и не высовывайся, да к соседям не бегай, не пускай сплетен, слышишь? А я скоро вернусь.

Дождавшись вялого кивка жены, Франтишек вышел за ворота. Через пятнадцать минут он, в сопровождении соседа Павла и его рослого сына, подошел к дому, где прошли столь по-разному окрашенные восемь лет Липкиной жизни. Небо после обеда затянуло тучами, где-то далеко, в Баварии, уже гремел гром, а псы попрятались по своим будкам, прорицая дождь. Никогда еще Франтишеку этот дом не казался таким мрачным и бездушным; беда, случившаяся с родственницей жены, положила, правда, конец веселым посиделкам и празднествам в тени его сада, но не внесла корректив в восприятие местными жителями самого этого места. Теперь же, стоя перед ведущими во двор воротами, створы которых просели и покривились, он подумал, что и сам дом этот, и его нелюдимый, опустившийся обитатель вовсе не принадлежат их общине, их деревне, в которой и секретов-то никаких нет, кроме тайных абортов…

Поднявшись по скрипучим деревянным ступеням на высокое крыльцо, постучали. Не дождавшись ответа, постучали еще раз, на этот раз с большим вдохновением, так что незапертая дверь приоткрылась, и выпущенный на свободу затхлый запах запущенности заставил пришедших поморщиться – временами появлявшаяся в доме Стефка ограничила свою деятельность заботой о чистоте постели и белья мальчика, и не имела ни времени, ни желания наводить здесь порядок. Что же до отца Липки, так тому давно было все равно – он и не замечал, в какую помойную дыру превратилось их с сыном жилище. В этом запахе было все: копоть камина, вонь пригоревшей, протухшей и прокисшей еды, тяжелый дух слежавшихся тряпок и слезоточивый потяг аммиака, свидетельствующий о том, что пьяный хозяин не всегда добирался до уборной. Было в этом "ароматном" букете и еще что-то, неуловимое, до тлетворное, чью природу перевозбужденный Франтишек не сразу распознал…