Узница. 11 лет в холодном аду - [21]

Позже мы поднялись еще выше на гору. С платформы над храмом можно было даже видеть, как вдалеке блестят на солнце пики гор высотой восемь тысяч метров. Белые сверкающие вершины Гималайских гор навсегда запечатлелись в моей памяти. Когда-нибудь я хотела бы побывать ближе к ним, как многие чужестранцы, которые приезжают в Непал для восхождения в горы, ближе к Аннапурна или Шаргаматха, как мы называем священную гору Эверест. Я хотела бы почувствовать, каким холодным на ощупь бывает лед. Я хотела бы поиграть с белым снегом. Я хотела бы почувствовать себя как птица на вершине горы.

Там, наверху, возле храма, все было таким мирным, таким спокойным. Повседневность, Катманду, моя жизнь там — все было так далеко. Больше всего мне хотелось остаться там, наверху, навсегда. В моем фотоальбоме есть фотография, где я стою перед храмом и улыбаюсь как Будда — счастливо и как-то далеко, очень далеко отсюда.

Я тогда чуть не забыла, что я — камалари.

КОРОТКОЕ СЧАСТЬЕ

Но, к сожалению, счастье мое было недолгим. Через пару месяцев брат Зиты вернулся в Катманду и заявил сестре: — У тебя такая маленькая семья, вас только трое, тебе не нужна постоянная помощь. Урмила должна работать и для нас тоже!

Какой бы милой ни была Зита по отношению ко мне, но она не могла ни в чем отказать своему брату. Она очень зависела от него. Кроме того, ей, как женщине, которая живет в Катманду одна, полагалось во всем слушаться свою семью и прежде всего своих родственников- мужчин.

Таким образом, мне пришлось разрываться сначала между двумя, а позже — между тремя квартирами, чтобы убрать там, навести порядок, сбегать за покупками и приготовить еду, потому что, когда ее зять услышал, что я работаю у брата Зиты, он заявил о равных правах на меня. Остальные две семьи жили где-то в четверти часа ходьбы от Зиты. Я, как и прежде, всегда ночевала в квартире Зиты, остальные просто звонили ей и приказывали, чтобы я являлась к ним — в зависимости от их потребностей. Как только я заканчивала работу в одной семье, мне тут же приходилось мчаться в другую. Иногда они ссорились из-за меня, как из-за какого-то предмета.

— Урмила принадлежит мне, — говорила Зита.

— Отец привез ее не только для тебя! — кричал ее брат. — Нет, сегодня она нужна нам больше всего, у нас уже целая гора немытой посуды. У нас работы намного больше!

— А у нас она сегодня должна постирать белье и, кроме того, сходить за покупками и принести воду!

Я сильно похудела и вскоре совершенно выбилась из сил. Но намного хуже, чем физические нагрузки, были нагрузки психологические. Родственники Зиты оставались такими же высокомерными и грубыми, как и раньше. Они командовали мной как хотели, а когда я бывала у них в квартире, давали мне только объедки или вообще забывали покормить меня. Они орали на меня, а когда ее брат из-за чего-то сердился, мог избить меня. Он оставался таким же крикливым, вспыльчивым и раздражительным, как и раньше. Я очень его боялась.

Однажды телефон не работал и я не могла слышать звонков брата Зиты. Тогда он, совершенно раздраженный, заявился к Зите и наорал на меня.

— Ты почему не подошла к телефону, ты, ленивая наглая девчонка- тхару?

Он грубо схватил меня за руку, втащил в машину и привез в свою квартиру. За весь день он ни разу не дал мне еды, зато предупредил:

— Смотри, если пожалуешься Зите, я тебя отлуплю как следует, клянусь!

Я ни с кем об этом не говорила. Даже с другими девочками-камалари, которых я часто встречала, когда ходила за водой или на базар. Они иногда жаловались друг другу на судьбу и рассказывали свои истории: что им не дают есть, что они вынуждены работать с утра до ночи, как с ними плохо обращаются или даже бьют. Но я никогда не говорила ничего плохого о Зите.

И все же однажды я поняла, что дальше так не смогу. Я сильно исхудала и вздрагивала при малейшем шуме. Когда утром Паийя и Мохан были в школе, Зита села рядом со мной на кухне и спросила, что случилось.

Я уже не могла сдерживать слез и расплакалась.

— Я не хочу больше работать на вашего брата! Ваша родня — злые и подлые люди, они плохо обращаются со мной, — всхлипывала я, — пожалуйста, пожалуйста, не посылайте меня больше к другим! Я больше не хочу ходить к ним, — вырвалось у меня.

Я испуганно посмотрела на Зиту — ведь я до сих пор еще никогда так не разговаривала с ней.

Но она не стала ругать меня. Она задумчиво посмотрела и ничего не ответила. Я собрала все свое мужество:

— Вы всегда обещали, что разрешите мне ходить в школу. Сейчас мне уже четырнадцать лет, а я все еще не умею ни правильно писать, ни считать.

До сих пор Зита всегда только утешала меня, когда я время от времени начинала разговор о школе.

— Я буду работать еще усерднее, если вы разрешите мне ходить в школу, — просила я. — Но работать на три семьи — слишком много для меня.

Зита все еще ничего не говорила, затем, после паузы, она вдруг ответила:

— О'кей, я найду школу для тебя. Завтра я схожу в государственную школу, тут есть одна поблизости, и спрошу, есть ли там место.

Я была совершенно потрясена. В этот раз она меня не утешала. Мое сердце от волнения заколотилось. Неужели действительно исполнится мое самое большое желание?