Узкие врата - [44]

— Зато у нас теперь, цыпленочек, больше денег, чем было до этой треклятой драки. А деньги нам в самом деле нужны.

— А нельзя было по-честному все рассказать и попросить? — Алан несмело задал вопрос, не дававший ему ни минуты покоя с момента расставания с Адрианом. — Он, может, и так дал бы… Он же был в Ордене.

— Именно — был, — по изменению интонации Алан понял, что глаза у Фила тоже изменились, и предпочел не смотреть на него, глядя все так же в грязноватое окно. Лицо у Фила еще не зажило, хотя синяк под глазом сменил цвет с черно-фиолетового на чуть желтоватый; однако автостопный способ продвижения на юг пока им явно возбранялся, и ехали на электричке. Во избежание эксцессов ехали даже с билетами — денег было больше чем достаточно, почему бы и не отдохнуть от разбирательств с контролерами, раз есть такая возможность…

— А если бы… Если бы он согласился? Ну, в смысле, на этот самый акт, взрывать там чего-то… Вот бы нам тогда стыдно было. За обман.

— А он бы не согласился, — Фил, откупорив бутылку сока, звучно отпил, булькая горлом. Солнечные полосы наискось делили его лицо на две половины — светлую и темную. Прощай, прелестная Катрина, обратно мне на зону путь… — Не согласился бы, сто процентов. Потому что он трус. Я это понял, как только его здесь увидал. А трусость наказуема.

Алан сглотнул, подавившись словами о том, что все мы хороши и не нам самим друг друга наказывать… За окном бежали уже чисто южные ландшафты — степи, белые невысокие домики, странные деревья — пирамидальные тополя, кипарисы… Степь. Он почувствовал — в который раз — себя очень маленьким и очень одиноким. Наверно, потому мне до сих пор так неловко, потому стыдно перед этим дурацким Адрианом, что я и сам тоже — трус… Может, даже еще похуже его. Просто у меня нет выбора, потому что это же мой единственный брат.

— Сок будешь? — Фил преспокойно протянул пластиковую бутылку, хрустнул спиною, сам себе поворотом корпуса вправляя позвонки. — Прощай, прекрасная Катрина… Вот ведь чума, третий день от этой дряни отвязаться не могу. Крутится и крутится в голове… Прилипчивая мелодия, просто зараза. Так будешь сок или нет? А то я упакую в рюкзак.

Алан, чтобы неизвестно почему не разреветься, взял бутылку, через силу сделал несколько глотков. Ему было стыдно — уже давно не перед Адрианом, нет, перед его домом, котом Фемистоклом, перед солнечной электричкой, перед Риком, и почему-то больше всего — перед святым Винсентом, Простачком. Будьте как дети. Вот мы и есть как дети, блаженный монах… Врем, завидуем, злимся. Кто-нибудь знает, сколько зла может таиться в одном-единственном ребенке? Причем в ребенке, который еще даже не успел сделать ничего дурного. Когда Ал был маленький, он сидел в цирке и алчно ждал, когда же акробатка свалится из-под купола цирка и разобьется насмерть. А еще однажды он кинул камнем в старого больного кота. Он не думал, что попадет… И попал.

Тогда кот как-то так квакнул, или вякнул, и боком, боком побежал прочь, приволакивая заднюю ногу, прижав обтрепанные по краям уши… Как же тебе не стыдно, мальчик, сказала семилетке проходящая мимо толстая укоризненная тетенька. А мальчик, маленький Ал с шапочкой белых, золотящихся волос, мальчик в штанишках с грибочками, штанишках на широких помочах, стоял, не слыша, зачарованно глядя убегавшему зверю, и в маленькой душе у него было… темновато. Будьте как дети.

Свет на лице Фила, одна половина лица светлая, другая — в тени.

Прости нас, прости, подумал Алан отчаянно, уже не заботясь о сохранении лица, и пусть я буду реветь, и даже — пусть он это заметит… Плевать. Прости нас и ты, святой Простачок. Попроси за нас. Я больше так не хочу. Не хочу быть таким.

Но Фил не заметил, что что-то не так с его спутником — внимание его переключилось на группу, вошедшую в вагон. Две черноволосые, горбоносые женщины, не то горянки, не то — из цыган, и с ними молодой парень с сумкой на тележке. Вроде не опасные, решил повсюду ищущий врагов Фил — и расслабился, когда гомонящие тетки (горские тетки умеют гомонить, даже когда их всего две) устраивались на соседних сиденьях, через проход. Парень с сумкой скользнул подозрительным взглядом по Филу — и тоже, видно, признал соседей безопасными. Мирные парни, пьют не пиво, а сок, один — совсем хлюпик. Ничего, едем.

Алан тем временем загнал слезы обратно в глаза и тупо смотрел в деревянную раму в грязных разводах давнего дождя. Если сегодня приедем-таки в Гардвиг, надо будет пойти в посольство. Потому что впереди — переход границы, а это дело не шуточное. Об этом надо подумать, и подумать отдельно. Заполнить анкету. Купить визу.

— Эй, Эрих! А кто это — святой идиот? Ты, что ли? Это ты про себя?

Алан сначала даже не понял, о чем это. Потом, когда осознание коснулось кожи — почему-то на затылке, слегка шевельнув волосы — обернулся, чувствуя, что медленно проваливается сквозь скамью.

— Ты… О чем?

— Да вот тут же у тебя написано — «Святым идиотам неведом страх, И здесь не любят таких… А ты — проездом, так проезжай, Не медли ни дня, Галахад», — Фил перевернул откидной листок Алановой тетрадки и выжидательно посмотрел на автора, сощурясь, будто ему в глаз что-нибудь попало. — И почему Галахад, кстати? Вообще, ты со щитом-то работать умеешь? А то у тебя тут — «И в белый твой щит барабанит дождь»…