Ужин моего таракана - [6]
Мы лежали прямо на одеялах и лишь с наступлением ночи закутались в них, почти прижавшись друг к другу.
— А ты идти не хотела, глупая.
Здесь Настя на моей территории, и я невзначай, по–дружески, обижаю ее. Так, чтобы не обиделась.
— Отстань, не мешай любоваться.
— Мною?
— Закатом, дурень.
Я наблюдал, растянувшись на нагретом одеяле, за тем, как в мир проникает фиолетовый космос. Он растекался по небу, как желток из пробитого яйца, и медленно обволакивал уже небесный купол темными, густыми чернилами. В такие моменты чувствуешь себя Циолковским — хочется превратиться в сгусток энергии, о чем мечтал мыслитель и нырнуть в утробу космоса.
Все, что нужно для этой красоты — это найти свободный выход на чердак. Я задумчиво говорю:
— Мне нравиться глядеть на звезды. Ведь там, в глубине, наверняка кто–нибудь тоже смотрит на нас. И где–нибудь посреди бесконечных космических трасс, возможно, скрестятся в космической пустоте наши взгляды и тогда каждый из нас, я, и то загадочное существо на другом конце Вселенной, почувствует, что мы не одиноки. Почувствует…
Я помолчал:
— Вот как я сейчас.
Настя ответила, держа скрещенные руки на животе:
— Для того чтобы это понять, необязательно глядеть так далеко.
Мы встречали ночь, поспорив о том, кто найдет первую звезду. Соревнование предложила Настя, но я покачал головой:
— Ты лежишь, обшаривая взглядом небо. Ждешь, мечтая увидеть, кто это там, шагая со светильником, зажигает звезды, а потом моргнешь, или смахнешь на мгновение набежавшую слезинку, а потом смотришь снова, а все небо уже в мерцающих точках. И понимаешь, что тебя опять обманули.
В эту ночь я был поэтом и космонавтом. Я долго рассказывал Насте об акмеистах и о том, что совсем скоро по космическим меркам, вон та яркая звездочка, Бетельгейзе, скорее всего, взорвется. А может, уже взорвалась, но пока не дошедший до нас свет, еще не обратил астрономов во вселенский траур. Я был и рыцарем, читающим собственные стихи из зеленой тетрадки, принесенной с собою, и нарциссом, показательно греющим свои тонкие кости в лунном свете. Слова прыгали от физики до истории, и с наслаждением я понимал, что Настя может поддержать разговор, а где–то и рассказать мне новое. Я менял амплуа, стараясь подчинить девушку своим чарам. Но, ни разу, ни на мгновение в ту ночь, я не был любовником или Казановой. Я коснулся ее худых, почему–то сравнимых с птичьими, пальцев, только когда помог взобраться ей на крышу. Это казалось мне кощунственным — прикасаться к ней. Она была священным животным, которое холят и лелеют лишь для того, чтобы в озвученный трубами день торжественно принести в жертву. Я одновременно очаровывая девушку и не испытывая к ней ничего, кроме вполне физического голодного чувства. Но двигая шахматные фигуры, я рисовал себя нетопырем и некромантом. Меланхолия, взъерошенные волосы и потерянный взгляд. Покусанные губы и едкий, как кислота, стон, иногда срывающийся с моих уст. Глубокомысленное молчание, нарушаемое её вопросом. Я сбивал ее с толку и тут же поднимал, ободряюще улыбаясь. Давал увлечь себя ее рассказом, а потом сходу выкладывал то, как меня в детстве избивал отец.
— А ты мне можешь дать почитать свои стихи. Тетрадку?
Я заупрямился без всякой хитринки:
— Извини, не могу. Это слишком личное.
Мы говорили еще очень долго, и я добился своего. Настя приподнялась на одеяле так, что ее лицо оказалась над моей впалой грудью. Звезды сковали алмазный венец над ее головой. Светло–коричневые, светящиеся топазы в глазах, приоткрытые уста со слегка выступающими зубками, белый хвостик шрама над бровью. Прыщика уже нет, прогнан молодым метаболизмом. Нам тепло и я вижу верхушку ее небольшой груди в проеме футболки.
Она была бы совсем прекрасна, если бы прокусила в этот момент губу.
Настя посмотрела на меня странно и стеснительно спросила:
— А у тебя же нет девушки, Антон?
Впервые решившись на тактильный контакт, я ласково погладил ее по щеке тыльной стороной ладони. Она с недоумением посмотрела на многочисленные рубцы на моих венах. Я гладил ее по щеке, и по телу пробегала сладостная дрожь.
Я и сам не понял, как это случилось.
Губы сошлись в галантном поединке и через пару минут напряженной влажной борьбы, я уступил напористому языку. А он, в дружбе с зубами, начал быстро стягивать с меня одежду, гнал кровь к нужным частям тела.
Сценарий был явно традиционным, без неожиданных поворотов сюжета. И я не прочь был бы покусать мою подругу за ногу, а потом облизывать ей затылок, но, боюсь, я остался бы непонятым.
Мой член напоминал шпагу для фехтования: гнулся в искусных женских руках и то проскальзывал в ее горло так, что у меня ухало сердце, то нежно терся о шершавую щеку, но чаще его лизали, мутузили и просто сосали. Его пытались убить, хмуро подумал я. Сосали по вертикали и диагонали, как учительница геометрии. Изыскано, как учительница словесности. Ручка ходила от основания до головки, то надевая на красное вздыбившееся навершие капюшон из кожи, то оттягивая его почти до яичек, отчего я едва слышно постанывал.
Будь я овощем, из меня бы давно высосали душу. Всю. До капли. А потом долго слизывали бы ее с моих бедер и снимали пальчиками длинные белесые макаронины с ее лица.
От автора: В романе "Финики" скажу о том, что может быть. Это не обличающая журналистская истерика, не литературный "Ромпер Стомпер", не типичный рассказ об "идейном" парне. Этот роман о слабых людях, захотевших стать сильными, сжать кулаки и доказать, что они способны победить Систему. И пусть само слово "Система" давно стало торговой маркой, под видом борьбы с которой продвинутым покупателям впаривают маски Гая Фокса и лицензионные DVD с фильмом "Бойцовский клуб", но это не означает того, что стоит терять надежду.
Июль 1921 года. Крестьянское восстание под руководством Антонова почти разгромлено. Выжившие антоновцы скрылись в лесах на юго-востоке Тамбовской губернии. За ними охотится «коммунистическая дружина» вместе с полковым комиссаром Олегом Мезенцевым. Он хочет взять повстанцев в плен, но у тех вдруг появляются враги посерьёзнее – банда одноглазого Тырышки. Тырышка противостоит всем, кто не слышит далёкий, таинственный гул. Этот гул манит, чарует, захватывает, заводит глубже в лес – туда, где властвуют не идеи и люди, а безначальная злоба бандита Тырышки…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Макс фон дер Грюн — известный западногерманский писатель. В центре его романа — потерявший работу каменщик Лотар Штайнгрубер, его семья и друзья. Они борются против мошенников-предпринимателей, против обюрократившихся деятелей социал-демократической партии, разоблачают явных и тайных неонацистов. Герои испытывают острое чувство несовместимости истинно человеческих устремлений с нормами «общества потребления».
Проза Азада Авликулова привлекает прежде всего страстной приверженностью к проблематике сегодняшнего дня. Журналист районной газеты, часто выступавший с критическими материалами, назначается директором совхоза. О том, какую перестройку он ведет в хозяйстве, о борьбе с приписками и очковтирательством, о тех, кто стал помогать ему, видя в деятельности нового директора пути подъема экономики и культуры совхоза — роман «Год змеи».Не менее актуальны роман «Ночь перед закатом» и две повести, вошедшие в книгу.
Ростислав Борисович Евдокимов (1950—2011) литератор, историк, политический и общественный деятель, член ПЕН-клуба, политзаключённый (1982—1987). В книге представлены его проза, мемуары, в которых рассказывается о последних политических лагерях СССР, статьи на различные темы. Кроме того, в книге помещены работы Евдокимова по истории, которые написаны для широкого круга читателей, в т.ч. для юношества.
Молодого израильского историка Мемориальный комплекс Яд Вашем командирует в Польшу – сопровождать в качестве гида делегации чиновников, группы школьников, студентов, солдат в бывших лагерях смерти Аушвиц, Треблинка, Собибор, Майданек… Он тщательно готовил себя к этой работе. Знал, что главное для человека на его месте – не позволить ужасам прошлого вторгнуться в твою жизнь. Был уверен, что справится. Но переоценил свои силы… В этой книге Ишай Сарид бросает читателю вызов, предлагая задуматься над тем, чем мы обычно предпочитаем себя не тревожить.
Я и сам до конца не знаю, о чем эта книга. Но мне очень хочется верить, что она не про алкоголь. Тем более хочется верить, что она совсем не про общепит. Мне кажется, что эта книга про тех и для тех, кто всеми силами пытается найти свое место. Для тех, кому сейчас грустно или очень грустно было когда-то. Мне кажется, что эта книга про многих из нас.Содержит нецензурную брань.