Ужин - [6]

Моя жена одарила меня лучезарной улыбкой, которой одаривала меня всякий раз, когда считала, что я слишком завожусь, — улыбкой, говорящей, что ее забавляет мой пыл, но что она ни на секунду не воспринимает его всерьез.

— И эта церковная свечка? — продолжал я. — Почему не цветы? Или не траурный марш?

Клэр взяла пелопоннесскую оливку из плошки и сунула ее в рот.

— Ммм, — сказала она. — Объедение. Жаль только, что розмарин, судя по вкусу, явно недополучил солнца.

Теперь настала моя очередь улыбнуться жене; розмарин, как потом поведал нам метрдотель, был «собственного разведения» и происходил из стеклянной теплицы на задворках ресторана.

— Ты обратила внимание на его мизинец? — спросил я, раскрывая меню.

Вообще-то я сначала хотел взглянуть на цены — цены в подобных ресторанах меня завораживают. Должен отметить, сам я не жмот; не стану утверждать, будто не знаю цены деньгам, однако я ни в коей мере не отношусь к тем, кто уверен, что пойти в ресторан значит выбросить деньги на ветер, и предпочитает ужинать дома, где «гораздо вкуснее». Такие люди ничего не смыслят ни в еде, ни в ресторанах.

Нет, меня завораживает нечто другое, что условно назову непреодолимым расстоянием между блюдом и назначенной за него денежной суммой; мне кажется, что две эти величины: с одной стороны еда, а с другой — деньги — не имеют между собой ничего общего, они обитают в диаметральных плоскостях и не должны соседствовать в одном меню.

Я собирался пройтись по названиям блюд и соотнесенным с ними ценам, но мое внимание привлекла фраза на левой странице меню.

Я впился в нее глазами, после чего стал высматривать полосатый костюм метрдотеля в глубине ресторана.

— Что случилось? — поинтересовалась Клэр.

— Знаешь, что здесь написано?

Моя жена вопросительно на меня посмотрела.

— Здесь написано: «Аперитив от заведения — 10 евро».

— Ну и что?

— Ты не находишь это странным? — удивился я. — Метрдотель говорит нам: «В качестве аперитива от заведения у нас сегодня розовое шампанское». Как это понимать? Ты пребываешь в полной уверенности, что ресторан угощает тебя розовым шампанским. Или я не прав? Если тебе что-то предлагают «от заведения», значит, бесплатно, так ведь? И тогда это не стоит десяти евро, это не стоит ни цента.

— Ну, не всегда. Например, «бифштекс à la maison» означает лишь то, что бифштекс приготовлен по рецепту заведения. Нет, не очень удачный пример… Домашнее вино! Вино, разливаемое в данном заведении. Это же не значит, что его разливают бесплатно?

— Ладно-ладно, это логично. Но я про другое. Я же еще не успел прочесть меню. Человек в тройке выдвигает для тебя стул, ставит перед твоим носом жалкую плошку оливок и объявляет, какой сегодня в заведении аперитив. Это же слегка сбивает с толку. Это звучит так, словно аперитив предлагается бесплатно, а не стоит десять евро. Десять евро! ДЕСЯТЬ! Давай рассуждать иначе: стали бы мы заказывать бокал выдохшегося розового шампанского от заведения, если бы заранее знали, что оно стоит десять евро?

— Нет.

— Вот именно. Нас просто поймали на крючок.

— Да.

Я посмотрел в глаза своей жене, и она ответила мне серьезным взглядом. «Нет, я не подтруниваю над тобой, — говорил ее взгляд, — ты совершенно прав. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Это действительно странно. Такое впечатление, что они делают это намеренно, чтобы посмотреть, попадешься ты в их ловушку или нет».

— Правда же?

Вдалеке я уловил, как костюм-тройка нырнул в кухню; я помахал ему, но мой жест заметила лишь одна из девушек в черном фартуке, тут же устремившаяся к нашему столику.

— Послушайте, — сказал я, демонстрируя девушке меню и глядя на Клэр — в поисках поддержки или любви или в расчете на понимание, что, мол, с нами такие шутки не пройдут, — но взгляд Клэр был прикован к чему-то за моей спиной: к месту, где, по моему разумению, находился вход в ресторан.

— А вот и они, — сказала Клэр.

7

Обычно Клэр сидит лицом к стене, но сегодня мы поменялись местами.

— Нет-нет. Давай хоть разочек ты сядешь здесь, — сказал я, пока метрдотель выдвигал наши стулья и она машинально собралась занять место, откуда открывалась панорама сада.

Обычно я сижу спиной к саду (или к стене, или к открытой кухне) по одной простой причине: я не хочу ничего пропустить. Клэр всегда собой жертвует. Она знает, что мне не нравится вид стен или садов и что я люблю глазеть на людей.

— Да ладно тебе, — сказала она, пока метрдотель учтиво выжидал, не отрывая рук от спинки стула — стула с видом на ресторан, который он в принципе отодвинул для моей жены, — это же твое любимое место!

Дело не только в том, что Клэр готова принести себя в жертву. В ней есть какой-то покой или внутреннее богатство, позволяющее довольствоваться зрелищем глухой стены, или открытой кухни, или, как здесь, парой чахлых газонов с гравийными дорожками и прямоугольным прудом с хилой живой изгородью. Теоретически вдалеке должны были виднеться деревья, но из-за опустившихся сумерек и отражений в стеклянной стене их едва ли удастся разглядеть.

Подобного вида в сочетании с видом на мое лицо ей вполне хватало.

— Не сегодня, — сказал я. «Сегодня я хочу любоваться лишь тобой», — должен был добавить я, но вслух произнести этого в присутствии метрдотеля в полосатом костюме у меня не хватило духу.