Ужин - [11]

Ничего страшного, подумал я, тогда переиграю на устрицы. Но, когда Серж прямо передо мной потребовал устриц, я оказался в тупике. Дублировать чей-то заказ не хотелось, но заказывать то же, что Серж, исключалось категорически. В теории я бы еще мог вернуться к вителло тонато, но только в теории. На практике это означало бы, что я, очевидно, не способен проявить оригинальность и сделать самостоятельный выбор, к тому же Серж заподозрил бы меня в попытке подыграть его жене. Что правда, которая именно поэтому не должна быть столь откровенной.

Мне пришлось снова раскрыть меню. Я притворился, будто хочу только показать официанту выбранное мною блюдо, а сам тем временем судорожно пробегал названия закусок. Но было уже поздно.

— А вы, господин, что желаете? — спросил метрдотель.

— Горячий козий сыр на листьях салата рапупцель, — выпалил я.

Прозвучало уж слишком бойко, с преувеличенной уверенностью в правильности собственного выбора. Серж и Бабетта ничего не заметили, но на лице Клэр отразилось изумление.

Защитит ли она меня от меня самого? Скажет ли она: «Но ты же не любишь козий сыр!»? Я не знал; в тот момент я был под обстрелом слишком многих взглядов, чтобы подать ей какой-то знак, и боялся рисковать.

— Я слышал, козий сыр привезен с домашней фермы, — сказал я, — где козы дни напролет пасутся на воздухе.

После того как метрдотель подробно описал Бабеттино вителло тонато (которое в идеальном мире могло бы быть моим) и удалился, мы наконец возобновили нашу беседу. «Возобновили», наверное, не самое удачное слово, поскольку никто из нас не имел ни малейшего понятия, о чем мы говорили до того, как принесли закуски. В так называемых престижных ресторанах это в порядке вещей: тебя без конца прерывают ради обстоятельных объяснений, в чем смысл кедрового орешка на твоей тарелке, нескончаемых ритуалов откупоривания бутылки и бесконечного подливания в бокал, кстати и некстати.

Скажу больше: я исколесил весь мир, побывал в разных странах и в самых разных ресторанах, но нигде, то есть буквально нигде, не подливают вино в бокал, если об этом не просишь. В других местах это считается неприличным. Только в Голландии официанты подлетают к твоему столику и не только без спросу подливают вино, но и бросают задумчивый взгляд на почти допитую бутылку. «Не пора ли заказать новую?» — прочитывается в этом взгляде. Один мой знакомый, работавший в свое время в голландских «престижных ресторанах», как-то поведал мне следующее. Тактика рестораторов в том, чтобы залить в своих клиентов как можно больше вина — вина, цена которого у них по меньшей мере в семь раз превышает цену от поставщика. Официанты намеренно затягивают перерыв между закуской и горячим: подмечено, что от скуки, дабы убить время, клиенты медленно, но верно напиваются. Закуску, как правило, приносят довольно быстро, иначе посетители начинают выражать претензии, однако между закуской и горячим они уже не в состоянии следить за ходом времени, поскольку достигли нужной кондиции. Не редкость и то, что давным-давно приготовленное горячее не подают до тех пор, пока никто не жалуется, но как только разговоры стихают и публика принимается возмущенно вертеть головами, тарелки поспешно засовывают в микроволновку.

О чем шла речь за нашим столиком до того, как подали закуски? Не то чтобы это было архиважно, ничего существенного мы все равно не обсуждали, но меня раздражала моя забывчивость. Я еще помнил предмет разговора сразу после возни с пробкой и заказа еды, но его содержание напрочь стерлось из моей памяти непосредственно перед тем, как метрдотель водрузил на стол тарелки.

Бабетта записалась в новый спортивный клуб, мы говорили о весе, пользе движения и спортивных увлечениях. Клэр с интересом слушала, а Серж заявил, что не выносит навязчивой музыки в большинстве спортивных клубов. Поэтому он принял решение бегать — в одиночестве, на свежем воздухе, что может быть прекраснее; он делал вид, что додумался до этого без посторонней помощи. Видимо, предпочел забыть о том, что я начал бегать уже много лет тому назад и что он никогда не упускал случая подшутить над «беготней своего младшего братца».

Да, именно об этом мы и говорили, чересчур долго, на мой вкус, но зато мы выбрали безопасную тему — тривиальное начало заурядного ужина. Что было потом — не помню, хоть убейте. Я посмотрел на Сержа, на свою жену и, наконец, на Бабетту. Как раз в тот момент Бабетта воткнула вилку в вителло тонато, отрезала кусочек и поднесла его ко рту.

— У меня что-то вылетело из головы, — сказала она, остановив вилку прямо у открытого рта. — Так вы видели новый фильм Вуди Аллена или нет?

10

По-моему, это признак беспомощности собеседников — когда разговор сразу заходит о фильмах. То есть мне кажется, что о кинематографе уместнее поболтать ближе к концу вечера, когда уже исчерпаны все темы. Я всегда ощущаю неопределенное беспокойство, когда речь с места в карьер заводят о кино, это как если ты только что проснулся, а за окном уже смеркается.

Самые страшные типы — это те, кто пересказывает фильмы от начала до конца, со всей дотошностью, уделяя каждой картине минут по пятнадцать. Их не волнует, смотрел ты фильм или только собираешься, эти сведения они игнорируют, они уже вошли в раж. Поначалу ты еще изображаешь заинтересованность, но очень скоро отбрасываешь всякую вежливость, открыто зеваешь, пялишься в потолок, ерзаешь на стуле. Ты не брезгуешь никакими средствами, чтобы заставить оратора умолкнуть, но тщетно — он не воспринимает подаваемые ему сигналы, упиваясь собой и собственным повествованием.