Ужасы чародейства - [5]
По залу снова раздался шум и хохот; все люди, прислуживавшие барину, со страху разбежались.
Офицер струсил не на шутку и пошел к одному своему старинному приятелю ужинать и посоветоваться что ему делать. Сей товарищ имел познания в тайной Магии и, выслушав друга своего, накормил его ужином и дал ему какое-то заклинание, научив, как употребить оное.
Обрадованный Капитан тотчас возвратился домой и по прежнему поместился в зале. Поправив в камине огонь, он приступил, по наставлению друга своего, к действию заклинанием: он поставил в одном углу стул, столик и свечку, очертил около всего этого мелом тройной круг, сел на стул и начал читать заклинание. Он прочел его первый раз, по зале сделался шум, прочел в другой раз, шум увеличился; но когда начал читать в третий раз, то все утихло, и едва он кончил, как явился пред ним из полу дух в виде прекраснаго какого-то существа; на голове его горели пять ярких звезд. Зал сам собою осветился.
— «Что тебе угодно», — сказал дух, — «я готов служить тебе, ибо должен повиноваться повелениям того, кто вручил тебе заклинание».
— Когда так, то скажи, пожалуста, кто эти проклятые домовые, которые не допускают никого жить в сем моем доме?
— Смотри!
Офицер взглянул в ту сторону залы, на которую показал дух, и ясно увидел до полусотни разных мохнатых уродливых больших и малых привидений, которыя прыгали, вертелись, кривлялись и делали разныя друг над другом штуки. Они порывались подскакивать и к Офицеру; но какая-то невидимая сила их удерживала в той стороне залы; дух о пяти звездах стоял покойно и сказал:
— «Вот те, которые не позволяли никому жить в твоем доме; они присланы сюда душами тех, которые пронырством и крючкотворством умершаго стряпчаго лишились всего имущества и принуждены были умереть от горести и нужды. Никакая человеческая власть не в силах их изгнать отсюда; но я могу; ибо они повинуются мне, как я мудрому Соломону».
— «Изгони же их, и я буду тебе благодарен».
Дух обернулся, дунул на толпу домовых — и они исчезли. Офицер поблагодарил духа, который также исчез вскоре, и дом совершенно очистился от домовых.
III. Видение. — Страстная любовь
В старину разсказывали, что любовь производила чудеса. Век рыцарства наполнен такого рода происшествиями, который свидетельствуют, что точно любовь управляла всеми действиями тогдашняго времени; ныне она также видна, но только в романах, а в сущности почти невероятна, и следовательно тем более примечательна.
Некогда во Французской провинции, известной под именем Лангедока, жили Альфонс и Юлия; они были оба дети зажиточных поселян одной деревни; они имели одинакия наклонности, одинакие почти недостатки, одинакие вкусы, и следственно не удивительно, что полюбили друг друга. Время укрепило любовь сию; никакая порочная мысль с обеих сторон не оскверняла сего чувства.
Альфонсу минуло 21 год, а Юлии 18. Родители, давно замечавшие любовь детей, наконец изъявили согласие на брак, и отлагали день совершения онаго единственно для того, чтобы изготовишься отпраздновать его пышнее.
Двоюродный дядя Юлии, со стороны матери, был богатый купец города Марселя и, нажив огромный капитал, хотя ничем не помогал отцу невесты, но был очень уважаем. Его ожидали к свадьбе, потому что он сам вызвался сделать им сию честь.
Дни, которые проведены в ожидании сего дяди, казались обоим любящимся целыми годами, а приезд его был для них несказанною радостию. Он приехал; обрадованная племянница разцеловала руки своего дяденьки.
Надобно сказать, что сей дядя имел у себя сына, котораго называли Ернестом, и который, пользуясь богатством и слабостию отца своего, предавался покойно всем порывам страстей. Его называли все повесою; девицы и даже молодые мужчины, воспитанные в страхе Божием, его убегали, как язвы.
Лишь только Ернест увидел Юлию, как сильная страсть вспыхнула в его сердце, которая дотоле была ему неизвестна. Он сей час увидел, что не имел надежды, но не привыкши себе ни в чем отказывать, он дал полную волю своей страсти. Невинность Юлии, скромность ея, добродетель, образ обращения, совершенно непринужденнаго и веселый нрав умножали силу сей страсти и заставили его открыться в любви. Юлия удивилась и покойно сказала ему, что чрез три дни рука ея будет принадлежать тому, кому уже давно она обещана. Повеса начал уверять ее, что так как это есть первая любовь его, которой никогда еще не испытывал он, то и не может ей противиться; он продолжал подкреплять свои уверения, напоминая о своем богатстве. Юлия разсердилась в первый раз в своей жизни, ушла от него, не отвечая, и также в первый раз почувствовала печаль, которую спешила сообщить милому своему Альфонсу.
Альфонс, выслушав Юлию, старался ее успокоить тем, что вероятно отец ея, давший уже слово и распустивши о сем слухи, не захочет изменить обещанию, а к тому же и отец Ернеста конечно не согласится, чтобы сын его взял неровную партию. Альфонс успокоил Юлию, но сам страшился сего случая, ибо знал, что богатство Ернеста может много сделать.
Юлия рано легла спать, потому что не хотела видеть соперника своего друга; — а Ернест, пользуясь сим отсутствием Юлии, в вечерней беседе стариков, сообщил им о своей страсти. Отец его, имевший другия намерения нащет супружества, никак не хотел согласиться; но когда Ернест решительно объявил, что он умрет, если не будет мужем Юлии, тогда отец его согласился на все.
