Ужасы - [7]

Дэвиду не хотелось даже думать о том, что произошло бы, ответь он неправильно.

— Я постараюсь, — произнес мальчик.

Но, кажется, взрослые ожидали от него чего-то большего.

Ему не терпелось сменить тему разговора, но в голову лезли лишь мысли о том, каким опустевшим выглядит дом без пышного рождественского убранства. Чтобы случайно не проговориться, он спросил:

— Куда деваются все украшения?

— Они тоже умирают, сынок. Они всегда принадлежали Доре.

Дэвид все больше убеждался в том, что лучше ни о чем не спрашивать. Он подумал, что взрослым, наверное, хочется поговорить наедине. Во всяком случае, они не станут спорить, как спорили его мать с отцом. Дэвиду всегда казалось, что, ругаясь, они обвиняют его в своем неудавшемся браке. По крайней мере, сегодня ему не будут мешать спать жужжание и назойливый свет. Ветер заглушал голоса внизу, и хотя, судя по всему, беседа была мирной, мальчик догадывался, что речь шла о нем. Говорили ли они о том, что он напугал бабушку до смерти?

— Прости меня, — шептал он как молитву, пока наконец не заснул.

Его разбудила сирена «скорой помощи». Она как будто выкрикивала на всю улицу: «Дэви». Наверное, вот так же «скорая» увозила бабушку. Резкие звуки постепенно замерли вдали, теперь ничто, кроме ветра, не нарушало тишину. Мать и дед, должно быть, спали в своих комнатах, если только не решили, что он уже достаточно взрослый и может оставаться в доме один. Но мальчик очень надеялся, что они где-то рядом, потому что ветер словно с цепи сорвался и тоже без конца повторял его имя. Скрип ступеней, казалось, также твердит: «Дэви, Дэви…» — или это были шаркающие шаги? К ним добавился еще и свистящий, приглушенный шепот, будто кто-то произносит его имя, резко выдыхая воздух. Это было только подобие голоса, однако слишком похожего на бабушкин. Голос и решительные шаги приблизились к двери.

Дэвид не мог позвать на помощь не потому, что перестал бы считать себя мужчиной, а из страха привлечь внимание. Он старался убедить себя, что всего-навсего находится за кулисами и только прислушивается к звукам, а зловещий свет, разлившийся по ковру, его вовсе не касается. Потом неведомый гость принялся открывать дверь. Он долго возился, нащупывая дверную ручку, затем пытался повернуть ее, так что у Дэвида было достаточно времени вообразить самое ужасное. Если его бабушка умерла, как же она могла прийти к нему? Имелось ли у нее внутри что-то такое, что двигало ее останками, или то был червяк? Дверь содрогнулась и медленно приоткрылась, пропуская внутрь преувеличенно праздничное сияние, и Дэвид попытался зажмуриться. Но не смотреть было еще страшнее, чем видеть.

Он сразу понял, что бабушка стала тем, кого так боялась при жизни. Ее шею украшала праздничная гирлянда, а вместо глаз торчали две лампочки. На гостье был длинный белый балахон, или это само туловище казалось бледным и расплывчатым? Неестественно раздутое лицо, по которому растекался мутно-зеленый свет, похожий на слизь, жуткая ухмылка от уха до уха. Внезапно в голову Дэвиду пришла страшная мысль, что и сама бабушка, и червь погребены внутри этой призрачной фигуры.

Она сделала пару неуверенных шагов и вдруг привалилась к двери — то ли оттого, что с трудом держалась на ногах, то ли намереваясь отрезать мальчику путь к бегству. Призрак шатало из стороны в сторону, будто он был так же беспомощен, как и сам Дэвид. Он неуклюже сполз с кровати, схватил с пола ботинок и запустил им в мерцающую массу. «Это всего лишь кукла», — мелькнула у него мысль, потому что ухмылка на жутком лице даже не дрогнула. А может быть, ему явилось нечто еще более ничтожное, так как оно внезапно исчезло, лопнуло как мыльный пузырь. Стоило башмаку стукнуться о дверь, как комната погрузилась в темноту.

Дэвид чуть было не поверил, что все это ему только приснилось, но вслед за ударом отлетевшего на пол ботинка послышался новый звук. Рывком раздвинув шторы, мальчик увидел разбросанные по ковру разноцветные лампочки. Сунув ноги в ботинки, Дэвид начал давить лампочки на мелкие кусочки, потом упал на четвереньки. Он продолжал ползать по полу, когда в комнату поспешно вбежала мать и горестно посмотрела на него.

— Помоги мне найти его, — умолял ее Дэвид. — Мы должны убить червяка!

Дэвид Хёртер Чернь, золото и зелень

Как объясняет Дэвид Хёртер: «„Чернь, золото и зелень“ — пример зловещего эпистолярного произведения, написанного под влиянием Роберта Эйкмана, Джина Вулфа и чудесной „Магической Праги“ („Magic Prague“) Анджело Рипеллино. Это первый из нескольких литературных проектов, задуманных мной в 2004 году во время путешествия по Чехии».

Что касается прочих сочинений автора, то в издательстве «PS Publishing» вышла повесть «По заросшей тропе» («On the Overgrown Path») о композиторе Леоше Яначеке, написанная в жанре темного фэнтези. Недавно Хёртер завершил работу над книгой «Светящиеся глубины» («The Luminous Depths»), рассказывающей о Кареле Чапеке и злополучной постановке его пьесы «R.U.R.». Вскоре увидит свет повесть «Тот, кто исчез» («One Who Disappeared»), связующая все три произведения воедино. В ней речь идет о человеке, в 50-х годах эмигрировавшем из Чехии в Голливуд.