Ужасный ребенок - [11]
— Не хочешь со мной выпить, да? Ну, я вижу, брат, что ты меня не уважаешь...
Иван Васильевич Гайченко, наладчик высшего разряда, мастер золотые руки, умница, семьянин, посмотрел Аникееву в глаза и сказал:
— Верно, сейчас не уважаю. Извините, конечно. Ни-ни!
Принципиальность
Всем, в том числе и вам, известно, что канун Нового года — это время надежд. Нам свойственно уповать на то, что наступающий период принесет счастливые изменения в работе и личной жизни. Сам я, являясь материалистом, все-таки верю в одну безобидную примету. Мне кажется: весь новый год пройдет именно так, как ты будешь вести себя в ночь на первое января.
Перед наступлением этой ночи я решил стать принципиальным. «Довольно, — подумал я, — всякого кумовства и протекционизма. Хватит семейственности и низменного пресмыкания перед родственниками и друзьями».
Я закрыл ставни овощной палатки, где работаю заведующим, и сел на табурет отдохнуть от напряженного предпраздничного дня. Не прошло и минуты, как в служебную дверь сильно застучали.
— Открывай, браток! — закричал хриплый радостный баритон. — Пошто так рано закрылся?
«А га, — возликовал я. — Это дед Петя, проныра и доставала. Ну погоди! Сейчас я тебе покажу такой характер, продемонстрирую такую качественно новую линию поведения, что ты только ахнешь!» С этими мыслями я впустил деда в лавку. Но только на порог, закрыв дальнейшее продвижение своим телом. Я нахмурил брови и скрестил руки на груди. Очевидно, я был страшен, так как дед ошарашенно спросил:
— Что с тобой? Зачем ты так руки держишь? Кстати, — без малейшей паузы продолжал он, — Боря говорил, что ты получил партию отборных мандаринов. Не мо...
— И не проси, — сказал я. — Отныне здесь нет места либерализму и мягкотелости.
Когда бы в лавке раздался вулканический гром, когда бы за моей спиной вдруг появился сам футболист Блохин, и то дед не так поразился бы. Некоторое время он стоял с выпученными глазами и разинутым ртом, а затем вылетел прочь и побежал по улице, часто оглядываясь в мою сторону.
— Вот так-то, — проговорил я, хотя на душе у меня было нервозно. — Так будет с каждым, кто сунется теперь не как все, законно, в порядке общей очереди, а воровски, через служебный вход. Да приди сюда сама тетя Мэри, которую боится даже ее муж, брандмейстер Харлампий, и ее я отпра...
— К тебе можно? — раздался зычный баритон тетушки Мэри. — Ты здесь, Андрей? Племянник! Я пришла тебя поздравить с наступающим и...
— Попросить у меня ящик мандаринов? Не так ли, тетя? — съязвил я и еще более энергично скрестил руки.
— Какой ты умный, племянник! Какой догадливый! — Тетя засияла, как новый светофор у крытого рынка. — Какой отзывчивый к родным людям...
— Никогда! Нет и еще раз нет. На этот раз вы заблуждаетесь. Да приди сама прапрабабушка моей жены, и то она ушла бы ни с чем. Давайте же жить честно, без кумовства...
Никогда не забуду тетиного взгляда. Сначала он был зеленый, кошачий. Затем стал желтым, как у рыси. И уже поодаль, где тетя Мэри остановилась, чтобы еще раз проклясть меня, ее глаза засверкали львиным блеском.
Тем же способом я спровадил двух кузенов, одну племянницу и трех деверей, а также человека, который горячо называл меня братом, хотя я ни разу в жизни его раньше не видел.
Я уже собирался уходить, когда к лавке подъехала санитарная машина.
— Собирайся, поедем, — постно сказал мне близкий друг Ваня, шофер « Неотложной помощи». — Родственники говорят, что ты утверждаешь, что ты Наполеон. Нет? А кто ты? Миллиардер Хант? Ну, давай, давай, поедем. Отдохнем. Впрочем, если ты дашь мне ящик цитрусовых, я выхлопочу тебе хорошую койку в уютной палате...
Я вынул железный прут из ставней и медленно пошел к машине. Ваня тут же дал задний ход. Я помахал прутом перед радиатором.
— Дурак! — обиженно кричал, отъезжая, Иван. — Кретин! Я же по-дружески: ты мне мандарины, я тебе самую новую элегантную смирительную рубашку! По-хорошему, по знакомству!..
Он еще долго вопил в переулке, но уехал ни с чем.
Я отдышался и опять присел на табурет. «Как хорошо, — радостно и сладко мечталось мне, — какой я весь новый, какой весь принцип...»
— Эй! — вбегая в лавку, крикнула моя супруга. — Надеюсь, ты их всех отвадил?
И мы быстро-быстро стали отбирать самые лучшие, самые ядреные мандарины. Мадам так старалась, что ее прическа съехала набок, несмотря на обилие лака, которым были покрыты волосы цвета передельного чугуна.
Мы приоткрыли служебную дверь, убедились, что в переулке не было ни души, и вытащили ящик на свет лунный.
— И все! — сказал я. — Больше налево никому и никогда. Ни грамма!
Верное средство
У меня на щеке образовался фурункул. Я растерзал бы человека, говорящего, что его фурункул «вскочил». Можно подумать, что они действительно вскакивают на людей, как на подножку трамвая. Это было бы слишком просто!
Лично мой возникал у меня на щеке трое суток. На четвертые режиссер театра, где я работаю, поинтересовался:
— Послушайте, вы не можете говорить бабьим голосом?
— А что? — чувствуя недоброе, отозвался я.
— Видите ли, у вас так разнесло щеку и глаз ваш настолько сузился, что я могу поручить вам сыграть сватью бабу Бабариху. Вместо роли молодого Пушкина, которую придется отдать артисту Йорику...
