Ужасное наследство - [2]

      Конечно, соседи тоже мучились от жутких воплей. Если дневные их раздражали иногда, то ночные злили не на шутку. Однажды, сидя в туалете, я услышал, как на кухне две соседские кумушки обсуждали меня. Они говорили, что Нинка – дура (это они так о матери, глупые старые курицы),  и ей давно пора отдать мальчишку в дурку. Я ещё не понимал  значение грубого слова, но по интонации, с которой оно было сказано, даже детский умишко сообразил – там ад. И они договорились: если так будет и дальше продолжаться, сообщить в поликлинику районному врачу. Пусть придёт кто-нибудь и разберётся, что делать с ненормальным выродком. Я чуть не свалился с толчка от ужаса. Забыв, зачем я вообще туда пришёл, хотел выбежать и с кулачками накинуться на злобных тёток. Но в последний момент нечто остановило меня. Будто невидимой рукой схватило за шиворот так, что ворот футболки врезался мне в горло, и дыхание перехватило. Тихий злобный шёпот прошелестел в ушах: «Рано». Я неслышно отпёр задвижку и на цыпочках прокрался до комнаты. Страх и обида душили меня. Думаю, именно тогда во мне появилось чувство гораздо сильнее злости. Я воспылал ненавистью. Мне хотелось убить. И я исполнил желание. Но убил не их. Бабушка стала первой жертвой. Сначала я думал, что её смерть просто случайность. Всего я как не понимал, так и не понимаю до сих пор. Но вся страшная чертовщина начала выходить из-под контроля, когда умерла моя любимая бабушка.

***

   Я узнал, что у неё была сестра, совершенно случайно. Бабушка никогда не упоминала о ней. Однажды я залез в её старую сумку. Ох, что это был за восхитительный потёртый ридикюль! Я обожал без разрешения, пока никого не было дома, порыться в нём. Там умещалась куча прекрасных, понятных и непонятных мне вещей. Например, бабушкины медали и ордена. В годы Великой Отечественной войны она была санврачом и, говорят, творила чудеса – делала операции так, что больные воскресали с того света. Так рассказывали люди, которые в праздник Победы приезжали поздравлять её. Девятого мая дверь нашей квартиры не закрывалась. Ветераны, прошедшие войну, приходили, чтобы поздравить бабушку, сказать ей слова благодарности за спасённую жизнь. Даже из других городов и стран приезжали повидаться с ней!

      Всевозможные милые безделицы, неизвестно для чего пригодные, тоже хранились в бабулиной сумке. И, конечно, старые выцветшие фото. Однажды я долго копался в ридикюле, перебирая сокровища, и случайно почувствовал, что за надорванной подкладкой лежит кусок плотного картона. Мои любопытные руки тут же влезли туда. Я вытащил старую-престарую фотокарточку и на ней увидел двух абсолютно одинаковых девочек. Сначала мне показалось, будто они половинки единого целого. Но через секунду понял, насколько они диаметрально противоположны: как радость и горе, слёзы и смех, свет и тьма. Глаза одной лучились добротой, радостью и состраданием. Глядя на неё, душа пела от счастья. Это была моя любимая бабушка, только маленькая. Глаза другой горели неистовством, ненавистью и злобой. В тот момент я с ужасом подумал: «Вот они глаза безобразного ночного Буки. Сейчас я умру». Тут в комнату вбежала бабушка. Такой сердитой я её не видел никогда. Выхватив из рук фотокарточку, она отшлёпала меня, как «сидорову козу», впервые в жизни. Я даже и не подумал зареветь. Может, потому что ещё не пришел в себя от испуга. Или поразил факт, что меня наказала моя добрейшая бабушка. Ещё мне врезалось в память, что несколько раз она повторяла один и тот же вопрос: «Ты Сонечку показал? Ты показал Сонечку?» Я думал, бабушка просто оговорилась от злости и спрашивала, не показывал ли я Софии карточку? Потом я понял: она боялась, что фотка увидит сестру сама. В ту ночь мне первый раз приснился не уродливый Бука. Во сне мне явилась девочка с фотографии, бабушкина сестра - близнец, которая завораживающе шептала: «Приходи, дорогой, я жду тебя. Ведь ты – это я». Той ночью я впервые не орал, но обмочил постель, как малыш. Мне было ничуть не стыдно, потому что случилось кое-что похуже – я перестал говорить. 

2.

 Говорить я перестал, но всё равно не прекратил, как сумасшедший, кричать по ночам. Соседи не на шутку злились и добились своего – мать потащила меня к психиатру. Я мычал бессильно, рыдал, но она была непоколебима в принятом решении. Это только ухудшило положение вещей, потому что, то злое, что еле тлело во мне, стало крепнуть день ото дня. Как-то оно влияло и на сестру, на милого ангела Софию. Она стала беспокойной по ночам, но не кричала. Просто просыпалась и, испуганно дрожа, вглядывалась в темноту, зато днём могла уснуть, даже стоя.

     Так получилось, что я подслушал спор матери и бабушки. Каждое произнесённое ими слово, все интонации неприятного разговора я отчётливо помню по сегодняшний день. Моя любимая бабушка настаивала, чтобы мать сдала меня в приют. Только ни в коем случае не в местечке, а в другом городе. Сами они должны спешно сменить место жительства, имена и фамилии. И ещё она сказала, что времени почти не осталось.

     Я не верил тому, что услышал. Я кричал во всё горло. Но кто услышит немого? И я убил её, убил бабушку, когда понял, что она хочет лишить меня главного в жизни – разлучить с сестрой.