Узелок на удачу - [2]

У парня, несмотря на только что выпитое пиво (три кружки, между прочим, на последние медяки, для храбрости!) пересохло в горле. Удача, она, того, штука нужная! Даже понужнее меча с зельем будет: много их там, мечей и склянок, под паутиной валяется. Три рыцаря на паучиху ходили. Два ведуна, то бишь мага боевых. Дружок Данькин, по пьяни, перед девками хотел выхвалиться – тот, правда, назавтра обратно прибежал, зубами щелкая. До сих пор дома отсиживается. Ну, по огороду до нужника еще пройдется, а в лес ни ногой, хоть до паучихи без малого день пути. Издалека увидал, как она харчит кого-то – хватило.

А сколько там еще случайных проезжих, дураков да героев в паутинных люльках куколками сухими висит – только они перед смертью и считали. К кому себя относит Данька, парень еще не определился. Но твердо знал: так дальше жить нельзя. Горбатишься на хозяина от рассвета до заката, всех радостей – поесть да с девкой в стогу поваляться, если чуток сил осталось. А жизнь-то, она такая – оглянуться не успеешь, как ни девкам, ни друзьям не нужен станешь, а своего ничего не нажил. Нет уж, лучше к паучихе в лапы…

– Показывай свою удачу, коли не шутишь! – нарочито грубо потребовал Данька.Рыбка клюнула. Оставалось только аккуратненько подсечь.

Колдун бережно, как величайшую ценность, достал из кармана обрывок тонкой волосяной веревки и не спеша, тщательно выплетая пальцами, затянул на ней три обманных узелка. Данька такими младшую сестренку забавлял: с виду узел как узел, а потянешь за концы веревочки, он и разойдется, только щелкнет негромко.

– И чего? – не утерпел он.

– И того, – колдун бросил веревочку на стол, ровнехонько между собеседниками. – Если понадобится тебе удача, пожелаешь ее и распустишь узелок.

– А сколь ты за нее просишь? – Данька и на обычном-то рынке торговаться не умел, мигом блеском глаз себя выдавал. А прожженный старикашка так и вовсе хомутом на шею влез, ножки свесил.

– Используешь один узел – мне треть добычи отдашь, два – две, три – со всей расстанешься.

– Аааа, хитренький, – позабыв, с кем разговаривает, возмущенно завопил Данька. – А ежели не сработает?!

– Хоть один не сработает – не плати, – сухо отрезал колдун. – Но учти: если сработает, а ты мне солжешь или трофеи утаишь, я мигом узнаю. И тогда уж пеняй на себя: всю оставшуюся жизнь без удачи проходишь!

Данька мялся еще добрых полчаса. Исходил красными пятнам, кочевряжился, делал вид, что уходит и снова возвращался, надеясь выторговать у паскудного неклюда хотя бы четвертушку существующих пока что только в воображении сокровищ, а сам изначально знал: согласится. На что угодно согласится, лишь бы к его дурной, вызванной отчаянием отваге добавилась хоть малая толика удачи.

И согласился.

***

Страшно стало уже в густо выстланном красно-золотой листвой распадке. До прорезанного трактом леса, где угнездилась паучиха, оставалось больше пяти верст, но сюда, говорят, она уже захаживала. Данька специально подгадал так, чтобы выехать в обед, заночевать на полдороги и с рассветом снова тронуться в путь, добравшись до паучьего логова к следующему полудню. Днем оно, во-первых, не так страшно, а во-вторых, на тракт гадина выползала только по ночам. Авось свет ей не по нутру.

Хотя особо Данька на этот счет не обольщался. Отступать, однако ж, не собирался. Некуда. Родители померли, сестренка вышла замуж в город, изба сгорела и заново отстраивать ее парень не стал. Тощий узел с пожитками запихнут под лавку в каморе для батраков – если через неделю Данька не вернется, дружки поделят и добрым словом помянут. Вот и все, что от него останется – колбасные шкурки рядом с распитой за упокой бутылью…

Но чем дальше топала послушная Капустка, тем меньше парню хотелось упокаиваться. Стоило подуть ветру, как дорогу мышиной стайкой шумливо перебегали скрюченные кленовые листья, сухие и бурые, словно вытаявшие из-под снега, а не только что облетевшие с веток. Нехороший был распадок, неправильный. И лез Денька по нему, будто крыс какой по водосточному желобу, где ни свернуть, ни развернуться, а у выхода жирный котяра затаился.

А может, тоже в город податься? У сеструхи месячишко-другой пожить, в подмастерья к гончару или кузнецу наняться, ить ни ловкостью, ни силушкой, хвала богам, не обделен. А там, глядишь, купчиха какая вдовая подвернется, в годах да при денежках… грымза тощая аль бочка сальная, взбалмошная, что каждым кусом пирога-рябчика попрекать будет.

Парень гадливо сплюнул за обрешетку и натянул вожжи. Нет, не в город к своему «счастью» разворачивать, а по-мужски достойно помочиться на куст боярышника.

Боярышник к Данькиному самоутверждению отнесся неодобрительно – зашумел густой ягодной зеленью, вылупил буркалы и эдак изумленно рыкнул: ты чего, мужик, во всем лесу другого места найти не мог?! Ну, держись теперь!

Блаженное расслабление длилось недолго. Ровно до тех пор, покуда до парня не дошло, что, несмотря на кажущуюся густоту куста, на сидящего за ним медведя все-таки немножко попало.

Первый вопль у Даньки получился высокий, какой-то бабий, но дело быстро наладилось. Держась за спадающие штаны, недотепа самоходным набатом драпанул к телеге.