Узел - [5]

– Так прямо и бухнул? – не поверил Столыпин. – Про сыскного чиновника, и в его присутствии?

– Слово в слово, ваше превосходительство. Да вы хоть у самого Зыбина спросите.

– Дела… – Премьер мрачнел на глазах.

– Что дальше было? – влез Трусевич. – Как Соллогуб отнесся?

– А он молча встал и вышел вон. Как потом выяснилось, Степа явился прямо к Мойсеенко и все тому рассказал. Какая у нас с барыгой беседа ладится. А Дмитрий Петрович, не медля, значит, ни минуты, пошел прямиком к Рейнботу. И только я закончил допрос и отправил Зыбина в камеру, меня вызывают срочно к градоначальнику. Сразу же я почуял неладное. Никогда до этого в одиночку к генералу не ходил, бывал много раз на совещаниях, но всегда с участием Мойсеенко. А тут одного, да на самый верх. С чего бы это? Хорошего ничего не ждал. И не ошибся. – Стефанов перевел дух и продолжил: – Господин градоначальник, как я вошел к нему в кабинет, тут же принялся орать. Ежели дикий рев его перевести на человеческий язык, сказал он следующее. Пиши, говорит, прошение об отставке. А иначе выгоню сам по третьему пункту[4] и вышлю прочь из Москвы. И чтобы бумагу сочинил прямо сейчас, у меня на глазах. Вот… Я осмелился поинтересоваться, чем так не угодил его превосходительству. В форме… – Отставник смутился. Было видно, что вспоминать о разговоре с градоначальником ему крайне неприятно. – В форме, прямо скажу, хамской, генерал мне заявил: ты все по службе сообщаешь прокурорским, выносишь сор из избы, что нетерпимо. Я пробовал оправдаться – куда там. Видать, Дмитрий Петрович здорово его обработал. Рейнбот меня слушать не стал, а рычал только одно: пиши бумагу и убирайся, чтобы ноги твоей больше не было в московской полиции. А иначе вообще под суд пойдешь, мы с Мойсеенко повод придумаем. Что мне оставалось? Сочинил прошение и вышел, как оплеванный. Обидно мне очень было. Семнадцать лет беспорочной службы, сорок благодарностей от начальства, даже от североамериканского президента есть, а вот теперь стал неугоден. Эх…

– Что дальше произошло? – сочувственно спросил премьер-министр.

– Дальше я пошел к прокурору, уже упомянутому мною Арнольду. Лицо горит, мысли путаются… Что делать, куда жаловаться? Чинишко мелкий, а тут генерал-майор и московский градоначальник в пух и прах изодрал. Где я и где он? Рассказал все Арнольду, как меня за слишком рьяную службу на улицу выкинули. Владимир Федорович сказал: здесь я тебе помочь не смогу, меня самого из-за столкновений с Рейнботом переводят в Варшаву. Езжай в столицу, ищи правды там. А я всегда подтвержу, что ты служил честно. И приехал я сюда. По старой памяти пришел к Василию Ивановичу Лебедеву, а он отвел меня к его превосходительству господину директору Департамента полиции… Прошу у высшей власти защиты. – Последнюю фразу Стефанов сказал через силу и замолчал.

– А что стало с Зыбиным? – невпопад осведомился Лыков.

– Что? А… Отпустили в тот же день.

– А протокол допроса, другие бумаги по дознанию?

– У меня их отобрали. Но много черновиков я сохранил.

– Вот и хорошо.

Алексей Николаевич покосился на Столыпина, тот перехватил его взгляд и сказал:

– Этой истории уже неделя. Она внове только для вас. Я, как узнал о ней от Максимилиана Иваныча, дал ему команду взять дело на контроль. Сейчас он доложит.

– Слушаюсь, Петр Аркадьевич, – вытянулся на стуле Трусевич. – Я во исполнение вашего распоряжения тотчас же послал в Москву чиновника особых поручений Дьяченко для официальной ревизии МСП.

– А почему не Лыкова?

– Лыков в то время дознавал убийство полицмейстера Семипалатинска и еще не вернулся из командировки.

– Жаль, но пусть будет так. Дьяченко сообщил что-нибудь интересное?

– Точно так, Петр Аркадьевич. Он едва начал ревизию, а там нарушений уже вагон. Пропадают вещественные доказательства, бегут арестанты из сыскной тюрьмы, агенты вымогают у потерпевших взятки. А если те денег им не дают, то и дознания не проводят. Все, что рассказывал господин Стефанов, подтверждается. И это только начало.

– Ага! – Глаза у премьера сверкнули. – Но что с кражами на московском железнодорожном узле?

– Там своя специфика, Петр Аркадьевич. Стефанова выгнали, и все его дознания Мойсеенко прекратил. Более того, когда он узнал, что Василий Степанович частным образом продолжает помогать прокурору Арнольду, то открыл против него преследование. Нам точно известно, что Мойсеенко подкупил двух воров, чтобы те дали против Стефанова ложные показания. Будто бы тот брал с них мзду. А надзиратель Штраних демонстративно требовал денег с потерпевших, представляясь им Василием Степановичем.

– Вот скотина! Но мы вас в обиду не дадим, господин коллежский секретарь. И на коронной службе восстановим. Но поступим хитро, чтобы раньше времени гусей не дразнить, – сказал Столыпин.

Все притихли. Петр Аркадьевич обвел присутствующих твердым взглядом и сообщил:

– Дни Анатолия Анатольевича Рейнбота как московского градоначальника сочтены.

Стефанов ахнул. Премьер дал подчиненным осознать новость, после чего продолжил:

– По моему докладу Его Величество распорядился направить в Москву сенаторскую ревизию под началом тайного советника Гарина. Это будет официальное расследование, что там Рейнбот и его люди натворили. По итогам, думаю, генерал пойдет под суд. Но меня беспокоят железнодорожные хищения. Я получил письмо от фон Мекка, председателя правления Московско-Казанской дороги. Он сообщает чудовищные цифры: за два года с московских станций похищено грузов более чем на десять миллионов рублей!