Уйти красиво и с деньгами - [82]

Наконец он сосредоточился на Лизиных вишнях, отряхнул с груди крошки и хрипло спросил:

– Чем обязан счастьем?..

– Я сестра покойной Софьи Мечиславовны Пшежецкой, – с ходу взялась тараторить Каша. Должно быть, она приготовила эту фразу еще дома.

– Софьи Мечи… Месисла… вны? – невнятно переспросил Матлыгин.

Он совсем не глядел на Кашу. Зато его взгляд, оторвавшись от шляпных вишен, остановился на Лизином лице.

– Я ее подруга, Елизавета Одинцова, – отрекомендовалась Лиза, не уточняя, чья именно она подруга – Зоей или Зосиной сестры. Она отступила на шаг: от капитана невыносимо несло перегаром.

Капитан учтиво икнул, качнулся, щелкнул пыльными каблуками:

– Да, да, да!.. Сестра! Она столько о вас говорила… Она меня не обманывала – вы истинно прекрасны, клянусь богом!

Лиза оглянулась на Кашу и поняла, что та в панике: все пошло не так, как надо. Никаких внезапных сцен не получалось! Матлыгин нес какую-то околесицу, и вряд ли от него можно было добиться толку. Но попробовать надо было – зря, что ли, ехали в такую даль?

Поскольку капитан, не мигая, уставился на Лизу, ей и пришлось говорить:

– Месье, уделите нам несколько минут. У нас к вам очень важное дело.

Лизин тон был таким небрежным, светским и холодным, что Матлыгин трезвел на глазах.

– О да, прошу… Я весь обратился в слух! – сказал он.

Капитан даже хотел усадить барышень за свой безобразный стол, запятнанный красным вином и каким-то рыжим соусом. Но барышни отказались. Пришлось поставить им венские стулья под акацией. Свой стул капитан поместил наискосок, как положено в хорошей гостиной, и сел только тогда, когда Лиза его попросила. Его лицо менялось очень быстро: из густокрасного оно делалось бледно-коричневым, черты расправлялись и приходили в порядок, а желтые, совершенно азиатские глаза стали глядеть пристально и колюче.

– Господин Матлыгин, мне как сестре покойной совершенно необходимо знать, куда вы дели ее ценные бумаги и банковские книжки, – снова вступила в разговор Каша.

Она произнесла свою тираду так медленно и громко, будто имела дело с тугоухим. Матлыгин в ответ замотал своей коротко стриженной, чернявой головой, осыпанной каким-то пухом и нитками.

– Постойте, постойте! Какие книжки? – удивленно спросил он Лизу. – Вы так чертовски красивы, что я никак не могу сосредоточиться. Вы не очень похожи на сестру, однако…

– Это я сестра Софьи Мечиславовны! – возопила Каша, потерявшая всякое терпение.

Матлыгин беспомощно глянул на нее:

– Да, виноват… Прошу прощения! Вот вы-то как раз на Зоею похожи, только почему-то совсем некраси… Господи, что я несу!.. Но кто же тогда вы? – Он снова уставился на Лизу. – У Зоей сроду не было никаких подруг, тем более таких прелестных… – бормотал он. – Постойте-ка! Вы не невеста прощелыги Пиановича? Говорят, он женится на какой-то редкостно красивой девчонке чуть ли не пятнадцати лет и без копейки за душой… О, простите! Простите великодушно! Болтнул чушь! Я много пил и вчера, и сегодня, и даже перед самым вашим приходом. До сих пор кавардак в голове… простите!

– Где деньги и банковская книжка Зоей? – продолжила свой натиск Каша.

– Далась вам эта книжка, – поморщился Матлыгин. – С чего вы взяли, что я знаю? Кто я такой, чтоб знать про Зосины книжки?

– Вы законный супруг моей сестры!

Каша, выкрикнув это, вскочила со стула, чтобы сверху вниз вонзить свой горящий взор в монгольское лицо капитана. Матлыгин настолько опешил, что наконец оторвался от Лизы и тоже привстал.

– Барышня! – просипел он. – Вы больны? Я не расслышал: супруг? Я? Чей?

– Софьи Мечиславовны Пшежецкой, по мужу Матлыгиной, – отчеканила безжалостная Каша.

Герой Азии вдруг сделал губы трубочкой и замахал перед своим носом смуглой рукой:

– Я понял: они мне снятся! Таких красивых девушек, как эта, в природе не бывает, разве что в садах Аллаха. Но то бусурманская ересь и выдумки… А кто вторая? Рыжая ведьма? Значит, я в аду, и меня хотят женить? Мама мне писала, что пора… Но кто, зачем?.. Это бред!.. Пардон, медам, надо прояснить голову… пардон…

Он быстро вскочил, ринулся за угол дома, затрещал там какими-то кустами, чем-то забулькал.

– Что он делает? – шепотом изумилась Лиза.

– Сунул два пальца в рот. Мой отец всегда так поступал, – невозмутимо пояснила Каша. – Поблюет и сразу протрезвеет. Не морщись, Одинцова! Скоро станешь замужней дамой и не такое узнаешь. Эх, плохо, эффект неожиданности пропал!

Капитан Матлыгин явился минут через пять верно застегнутый, строгий, без пуха в волосах, но с лицом вновь багровым – на этот раз от умывания.

– Еще раз прошу меня извинить. Я к вашим услугам, – сказал он совсем другим, очень трезвым голосом.

На Лизу он теперь старался не смотреть, а учтиво клонил голову в сторону Каши.

– Я сестра покойной Софьи Мечиславовны Пшежецкой, – со злобным отчаянием повторила Каша. – И я утверждаю, что вы были ее венчанным мужем, убили ее и присвоили оставшееся после нее наследство.

Последние слова она проговорила совсем тихо, но глаз со страшного капитана не сводила и крепко прижимала к груди заветную сумочку.

– Деточка, откуда этот вздор? – мягко спросил капитан. – Впрочем, догадываюсь: ваша матушка недосчиталась каких-то денег. Строгая женщина! Она уже была у меня и, представьте, требовала сколько-то золотом за то, что Зося со мной… Ой, не марайтесь хоть вы этим! Ваша сестра была чудесная и очень веселая девочка. Да, я ее любил. Но ее многие любили…