— Вот это было крещение, — сказала она.
Ла-Рут не отреагировала. Она уткнулась лицом в кусок арбуза.
— Великий день — такое было крещение, — снова сказала Элла.
Сестра Адельфия и брат Эндрю присоединились к ним вместе с беспечной молодой женщиной, которая, судя по всему, была матерью Дорис. Она схватила Дорис и увела ее с горки песка, где девочка играла со Стонволлом.
— Бегаешь вот так где-то! — Она шлепнула девочку и, когда та закричала, стала целовать ее, пока девочка не успокоилась. — Сумасшедшая маленькая дуреха, — вполголоса произнесла она, сама чуть не плача, — убежала от меня. Я подумала: ты утонула. — Затем, сказав Элле: — Спасибо тебе, сестра, — она пошла с Дорис по пляжу и исчезла.
Сестра Адельфия выжала воду из своего одеяния и села на скамью рядом с Эллой, держа бутылочку «Сэвен ап».
— У-ух, сестра, вот теперь я их всех видела.
— Аминь! — сказал брат Эндрю.
— Это было что надо, — сказала Элла. — И на этом свете. — Все грехи были смыты, ее война окончилась, ее грехи прощены — и все это одним касанием его рук, когда она погрузилась в море.
Ла-Рут выпустила из пальцев арбузную корку и начала причитать.
— Я не знаю, — сказала она, — как подумаешь обо всем этом времени и вообще обо всем, бедная Пейтон, бедная маленькая Пейтон. Ушла! Ушла! — Она уткнулась головой в руки и, расставив ноги, шумно завздыхала в мокрые рукава своего одеяния. — Ей-богу, я не знаю…
Сестра Адельфия презрительно фыркнула, прогремев своими бусинками.
— Разве ты не принимала крещения, сестра? — сказала она.
Вокруг них сгустились сумерки — вечер высветили звезды. Вдалеке победно загремел оркестр, освещенный лампочками «ЛЮБВИ», среди вспыхивавших, расцветая, факелов. А Элла думала о прикосновении рук Папаши, о морях, смывающих грехи. Она все еще находилась под его очарованием, и она поднялась.
— Да, Иисус, — тихо произнесла она.
— Правильно, сестра, — сказала сестра Адельфия, ударив в ладоши.
— Да, Иисус, — повторила Элла громче. И начала вся трястись. — Я видела Его!
— Аминь, — произнес брат Эндрю.
— Я видела Его!
Вдалеке раздался грохот поезда, он подъехал к эстакаде, и все блюдца заплясали на столе. Элла крутанулась на песке, подняв черный палец к небу.
— Да, Иисусе! Я видела Его! Да! Да!
Поезд гремел, все дрожало, он приближался. Это был дикий грохот. Стонволл заткнул пальцами уши; остальные повернулись лицом к морю.
— Да, Иисус! Да! Да!
Голос почти потонул в шуме. Поезд проехал с грохотом, сотрясая эстакаду, и его гудок прозвучал во всю мощь вместе с расширяющимся пером пара.
— Да! Да!
Снова гудок, грохот, гигантский шум — казалось, этот звук, взмыв в сумрак над ними, навсегда зависнет там вместе с шумом, подобно вечному хлопанью открывающихся ворот и дверей, но он быстро исчез на севере, в направлении Ричмонда, в грядущей ночи.
