Уйди-уйди - [5]

ВАЛЕНТИН. Много вещей?

ЛЮДМИЛА. А мы сходим, посмотрим потом. Есть кое-что. И из мебели тоже. А в той комнате посуше — квартирантов на свою голову пустили. Ну да — съезжают сегодня, вот-вот придут, прощаться, за билетом, что ли, пошли, уехали, ждём тоже.

ВАЛЕНТИН. Ну, место освободится.

ЛЮДМИЛА. Нет, нет, не освободится. Там тоже бежит. Мне необходимо уехать.

МАРКСИНА. (Вдруг.) В школе — секс преподают. Родителей заставляют, чтоб подписали отказ. Вымрет Россия!

ЕВГЕНИЙ. (Смеётся.) От секса не вымрет.

МАРКСИНА. Ребятёшок жалко.

ЛЮДМИЛА. (Вздохнула, Валентину.) Обострение, весна, что сделаешь, зараза два раза.

ЕВГЕНИЙ. Я покурю схожу. (Валентину.) Можно сигаретку стрелянуть?

ВАЛЕНТИН. Пожалуйста. Можно.

ЕВГЕНИЙ. (Смеётся.) И зажигалочку, ага? (Залез пальцами в портсигар Валентина.)

ВАЛЕНТИН. (Смеётся.) А лёгкие вам не одолжить?

ЕВГЕНИЙ. Чётко! Вы юморной такой, ага! (Смеётся.)

Евгений одну сигарету за ухо засунул, другую прикурил, встал, отодвинул диван вместе с Энгельсиной, вышел на балкон.

ЛЮДМИЛА. Доченька, забери его, он замёрзнет ведь там и идите уже наконец куда-то гулять, наелись ведь. Курит и курит, прям зла не хватает, зараза два раза.

АНЖЕЛИКА. Успеем. Посидим ещё. Пусть наестся.

ЛЮДМИЛА. То лётает по городу, то их палкой из дому не выгонишь. Это её друг. Странный какой-то. Всё курит, семечки щелкает или смеётся. Смеётся и смеётся, что ни скажу. Думаешь: чего оно смеётся — не хватает у него, что ли?

АНЖЕЛИКА. (В тарелку.) Пусть смеётся, тебе жалко?

ЛЮДМИЛА. Помолчи. Вот молодежь, вот как со старшими разговаривают.

ВАЛЕНТИН. А я думал, вы сёстры. (Смеётся.)

ЛЮДМИЛА. Да? Ну вот, ещё по пунктам, ещё беда одна, расскажу про квартирантов. Приходится сдавать, всю ведь жизнь на раскорячке из-за денег этих. Ну, нашли мы по газете двух парней, специально, чтоб они вместе жили и чтоб платили больше, понимаете? Симпатичные такие, они из балета, что ли, танцуют где-то в ресторане. Снимают комнату второй месяц. А оказалось — не квартиранты, а что-то отдельное. (Пришёл Евгений, сел за стол, ест.) Покурили, Евгений? Так быстро?

ЕВГЕНИЙ. (Смеётся, ест.) Покурил. Так быстро. Мне интересно, про что вы разговариваете. Всё чётко. Давайте дальше.

ЛЮДМИЛА. Можно, да? Спасибо. Ну вот. Тут вот у них за стенкой такая странность, они какие-то — ну, не знаю. Два парня, а с нами не общаются. И, вы знаете, такие крики по ночам устраивают. У них совершенно отсутствует человеческий фактор, ну, в смысле, что люди спят. Всё время вдвоём, женщин к ним не ходят, а крики по ночам. Репетируют, что ли, что-то балетное?

ЕВГЕНИЙ. (Ест.) Это они гомосексуализм задвигают.

ЛЮДМИЛА. Вы подъели всё? Тут взрослые говорят, шли бы с Анжелочкой гулять, а?

ЕВГЕНИЙ. А что? Это знают все. Эктив и пэссив.

ЛЮДМИЛА. Ну, вы будете говорить или я? Говорите, пожалуйста. (Послюнила палец, трёт пятно на подоле платья.)

ВАЛЕНТИН. Это правда. У нас в Краснодарском крае это сильно распространено, просто эпидемия какая-то. (Ест.)

ЛЮДМИЛА. Как — правда? Какая правда? Разве? (Пауза.) А я как-то даже и не соединила. А правда? Отчего там кровать скрипит, крики, думаю, а оно…

ЕВГЕНИЙ. Думали — загадка природы. А это очень просто открывается! (Хохочет.)

ЛЮДМИЛА. Да нет, ну вас. Два парня, два Серёги и с такими кольцами в ушах, как у вас, Валентин Иванович, нормальные они такие… Да нет, нет, нет!

ЕВГЕНИЙ. Да — да!

ВАЛЕНТИН. А про меня — нет, нет, не надо. Я — с другой платформы.

ЛЮДМИЛА. (Помолчала.) Ну, они съезжают, сегодня вечером, говорят — в Америку, пусть, от них нам толку нету. Про что это я говорила? А, вот! Бабушка на кровати, мама на диване. Я тоже с нею, он раскладывается, раньше вместе с Анжелочкой спали, а теперь она выросла и спит на раскладушке, тут её рассупониваем, посередь комнаты, стол сдвигаем и вперед, храпака. (Смеётся.) Шутка. Так что мест тут спать совершенно нету. А у некоторых семь комнат. Завидно. (Пауза.) Ну, неужели — правда, про квартирантов, а? Изврат какой, а? Мы их взяли, чтобы, а они… О чём это я говорила?

ВАЛЕНТИН. Про Краснодарский край и про Кавказ мы говорили, Кавказ.

Евгений взял сигарету из портсигара, отодвинул диван с Энгельсиной, смеётся на ходу, вышел на балкон. Хлопнула дверь подъезда, Людмила вздрогнула.

ЛЮДМИЛА. Да какой там Кавказ, Валентин Иванович. Вокзал. Ну, что вот оно смеётся и смеётся, а?

АНЖЕЛИКА. Мама!

ЛЮДМИЛА. Оно меня раздражает прям до белого каления! Ну, сменим тему, эта очень грустная. Я всё про одно, я про то, что мне бы зацепиться только, а я живучая, выживу. Должна я когда-то для себя пожить. Дочка у меня вот Евгения нашла, зараза два раза. У нас тут все девчонки в округе с солдатами дружат, а моя — ни-ни, и не пьёт даже, в рот — ни-ни. Раньше не дружила ни с кем, но время подошло, видно. Мы жили всё время без солдатиков. Какие нам солдатики? Нам уже солдатики в глазах прыгают, они вон уже на крышу лезут, учуяли, что тут девушка есть, пахнет им будто, коты мартовские, гроздьями прям висят, паскуды, хоть бери метлу и разгоняй. И мыши тут.

ВАЛЕНТИН. (Смеётся.) «Тише мыши, кот на крыше».

ЛЮДМИЛА. Да, да. «А котята ещё выше». Ну вот. Я боюсь сапоги обувать. Вдруг там мышь, я сразу умру от разрыва сердца. Я мыло оставила случайно, дак они его съели. Мыло едят! А мы женщины. Я поэтому написала в газетку объявление, чтоб к кому прибиться. Да долго он там курить-то будет? Закурился уже. Когда уже оно накурится-то, а? И смеётся всё, будто мыла наелся, зараза два раза.