Увидимся в темноте - [2]

Что это значит, я не помню. Но наверняка запомнила бы, если бы осталась в Марракеше.

Я могла бы остаться в Марракеше.

Или в Сплите, или в Стамбуле, или в Саламанке. И в том маленьком курортном городке в Доломитовых Альпах, где познакомилась с Аттилой. На третий день знакомства он предложил мне стать его женой. Штатный инструктор на горнолыжном курорте, да еще – итальяшка, разве можно относиться к его словам серьезно? Но он был милым и не был итальяшкой, – венгром. Если бы я только согласилась!.. Если бы я согласилась – не оказалась бы здесь. Тысяча вещей могла уберечь меня от Комнаты, сотня городов – укрыть. В какой момент все стало необратимым? До Комнаты был четверг, ничем не примечательный день. Такой же, как и все остальные. Четверг и ожидание субботы: в субботу мы должны были отправиться на шопинг с Дашкой, моей лучшей и единственной подругой. Почему, ну почему Комната случилась со мной, а не с ней? Это было бы справедливо, ведь Дашка – глупая. Глупее только угги и еще кеды на платформе. Все то, что носит Дашка, – глупо и украшено стразами. И бессмысленными пайетками, похожими на чешую.

Глупая Дашка работает продавцом-консультантом в магазине «Рив Гош», умная я – администратором в секс-шопе.

«Розовый опоссум».

Волосы у меня тоже розовые, на ногтях – черный лак, а еще – наполовину сбритая левая бровь и татушка на шее – цветок орхидеи. Татушку мне набили в Салониках.

Я могла бы остаться в Салониках.

Розовое и черное – из-за этого все стало необратимым?

Или из-за «Опоссума»?

Я могла бы устроиться в «Рив Гош». В «Л’Этуаль», «Л’Окситан», в «Иль де Ботэ» – в любое место, где вкрадчивым голосом предлагают духи, косметику и туалетную воду, почему я этого не сделала?

Мое знаменитое чувство юмора. Широко известное в узких кругах.

Не очень-то оно монтируется с респектабельными брендами от пяти с половиной тысяч. А с вибраторами, смазками, вагинальными шариками – вполне. Я всегда отпускаю сомнительные шуточки, когда рекламирую посетителям товар. В «Опоссуме» (соседняя с Дашкиным парфюмерным раем подворотня, далее – вход в арку, по стрелкам, второй двор) они идут на ура.

Мое знаменитое чувство юмора покинуло меня. Взяло и сдохло – как те рыбы в соленом озере.

Шошо тоже умрет.

Когда кончится корм в миске, когда кончится вода. Маленький канадский сфинкс Шошо заперт в квартире, которую я снимаю чуть больше полугода. Ее хозяйка давно перебралась к дочери в Португалию, вторая дочь живет в Коломягах, недалеко от станции метро «Пионерская». Португалия и Коломяги равноудалены от Комнаты, дочь хозяйки зовут Анна – ту, которая из Коломяг, она же передавала мне ключи. Милая, интеллигентная женщина лет сорока, волосы забраны в пучок, воспроизвести в памяти лицо не получается. Пару раз я задерживала выплаты, но Анна не надоедала звонками. Милая. Интеллигентная. Позволила вселиться вместе с Шошо, хотя обычно владельцы квартир не особенно рады чужим домашним любимцам.

Почему не она? Почему я?

Бесполезно спрашивать об этом у зеленого глазка камеры. Змеиное шипение идет снизу, в самый последний момент я понимаю откуда именно: две узкие вентиляционные решетки у самого пола. Сквозь них в Комнату проникает белесый туман со сладковатым привкусом. Я обреченно наблюдаю за ним – минуту, или больше, или целую вечность, а потом соскальзываю в беспамятство. Успев напоследок подумать: если это конец, то лучшего конца в моем положении придумать невозможно. Я умру, тихо и безболезненно, душа отделится от тела, а что случится с ним потом и в каком виде оно найдется – мне, в общем, все равно.

Мама. Мамочка, мамочка, моя мамочка. Пожалуйста, пожалуйста! Забери меня отсюда…

Часть первая

2019. НЕМНОГО АПРЕЛЯ И ИЮНЬ.

ДОМ ПОСТОРОННИХ/HOUSE OF STRANGERS

(1949 г.) 101 мин.

…О чем он подумал, когда увидел тело девушки? Первой жертвы того, кого впоследствии назовут Альтистом. Как же аккуратно все сработано — вот о чем.

Аккуратно, почти любовно.

Мысль, учитывая обстоятельства, выглядела едва ли не кощунственной, но не несла в себе опасности. Не обжигала. Просто констатация – и все тут.

Рабочий момент.

Вся жизнь Брагина состояла из подобных рабочих моментов – как и любая другая профессиональная жизнь. Врача, к примеру, или спасателя, или забойщика скота – тех, кто так или иначе связан со смертью. Приходится заслоняться от нее любыми доступными способами, вот и возникает своего рода деформация. Что-то вроде воздушного пузыря вокруг башки, который позволяет дышать, когда погружаешься в чертов ад.

Чертов ад.

Стоило приблизиться к девушке, чтобы понять, что это именно он. Стоило только увидеть ее лицо.

Серия. Такой была вторая мысль, сразу затмившая первую.

Серия, а не просто убийство.

Довольно долго прослужив в органах, Брагин успел несколько раз столкнуться с Сериями, и именно этот вид преступлений был самым чудовищным. Расследовать их, стоя по горло в крови невинных, – врагу не пожелаешь. И к виду растерзанных и поруганных тел невозможно привыкнуть, как и объяснить звериную жестокость насильников. Впрочем, и объяснять не надо. Зверь – он и есть зверь и должен быть изловлен. В идеале посажен на кол и живьем изрублен на куски. Так думает Брагин-человек. Он думает еще о множестве вещей: о мести, о каре, о Божьих Мельницах, чей неспешный ход сводит с ума. Брагин-следователь всего лишь выполняет свой долг. А долг заключается в том, чтобы, изловив зверя, передать его в руки правосудия. И никакого суда Линча, никакой самодеятельности.