Увидеть звёзды - [71]

— Похоже, этот наглец будет таким же сильным и здоровым, как его папочка.

В общем, мы отправились к доктору Грейг, поговорить насчет процедуры усыновления, что для этого требуется. Марианна сама попросила меня с ней пойти, после Ская она изменилась, ей теперь нравится, когда ее опекают. Я сопровождаю ее на консультации, участвую в переговорах с акушеркой, когда та к нам приходит. Акушерка сделала мне выговор за то, что я точно не смогу оказать помощь роженице, если вдруг понадобится, но почерпнуть необходимые знания было негде, поскольку посещать курсы предродовой подготовки Марианна отказалась. Заявила, что ей будет тяжело видеть будущих счастливых родителей, которые вдвое младше ее. Доктор Грейг заверила ее, что там обязательно будут и мамочки ее возраста, и тоже незамужние. На что Марианна суровым голосом ответила:

— Но уж точно я одна такая мамаша, которая хочет сразу сплавить ребенка чужим людям.

Иногда мы ходили с ней в Ботанический, то я, то Гэрт, но не думаю, что наше общество ее радовало. Видимо, ей просто было необходимо хоть как-то отвлечься от своих мыслей, наверняка мрачных. Доктор Грейг сказала, что накануне родов (чаще, конечно, после) некоторые женщины уже не хотят расставаться с ребенком, и теперешние хлопоты Марианны, возможно, окажутся ненужными. Еще доктор предупредила насчет депрессии, такое случается. Беременность — нелегкое испытание, но любые тяготы можно вынести ради самого главного — появления на свет здоровенького малыша. Эту прочувствованную речь Марианна выслушала молча, с неподвижным лицом, на котором никогда и никому не удавалось ничего прочесть. Пришлось мне горячо поблагодарить докторшу за участие и заботу.

Не знаю, как насчет депрессии у самой Марианны, но у меня лично глаза были на мокром месте. Мы под ручку побрели домой, почти не разговаривали. Вероятно, она почувствовала, что я совсем раскисла. И как только мы пришли, сразу направилась к домашнему бару, хотя до вечера было еще далеко.

— Да черт с ним с младенцем — хочу джина с тоником. Будешь?

Я достала лед, Марианна налила в стаканы по огромной порции джина, и мы, скинув туфли, распластались в креслах. Она стала расспрашивать (впервые в жизни!), как продвигается моя книга, то есть сестре моей сейчас очень паршиво. Я лепетала что-то маловразумительное, и Марианна сменила тему. Мне не хватило смелости признаться, что я уже несколько недель не могу выдавить из себя ни слова. Часами пялюсь в экран компьютера, а мысли заняты чем угодно, только не сюжетом книги.

В основном Казахстаном.

Обсудили предстоящее УЗИ. И ей и мне было известно, что врач сможет определить пол ребенка и сообщить, если захотим. Знать, кто там у нее, сын или дочь, Марианна категорически не желала. Твердила, что это ни к чему, иначе уже будешь относиться к младенцу как к личности, а не как к некоему неведомому существу. Я-то сама уже относилась к нему как к личности. То представляла, что это мальчик, то девочку. Даже придумала для них имена. Но писательнице простительно подобное чудачество, правда?

УЗИ назначают на сроке в пятнадцать недель. Была середина мая, залитый солнцем Эдинбург благоухал цветами. На территории больницы Марианна вдруг остановилась, я решила, что она раздумала делать УЗИ, но она сказала, что ей хочется понюхать, как пахнет цветущий боярышник. Я взглянула на куст, будто покрывшийся пеной, весь в ажурных кремовых соцветиях, и подумала, как хорошо, что сестра еще способна радоваться таким милым незатейливым мелочам. У меня тоже поднялось настроение, но при виде аппарата и прочего медоборудования опять упало.

Я старалась не смотреть на экран. Марианне, разумеется, не надо было и стараться. Наверное, в ее карте было отмечено, что ребенка сразу отдадут на усыновление, поэтому врач не комментировала увиденное, не предложила послушать, как бьется сердечко, просто сообщила, что все в пределах нормы. А потом настал момент, которого я так боялась. Врач спросила: «Хотите знать, кто у вас?» Я вся напряглась. Марианна молчала. Оторвавшись от экрана, я начала мямлить что-то вроде «понимаете, тут такая история…», но Марианна меня перебила:

— Не надо, Лу. Ни к чему это. — Мы с врачом выжидающе на нее смотрели. — Да. Хочу знать.

— Мальчик. Видимо, будет крупным.

— А-а, — отозвалась Марианна. — Ничего удивительного. Спасибо.

Совершенно потрясенная, я ждала, когда Марианна оденется. Выйдя из кабинки, она тронула меня за локоть:

— Прости, Лу. Мне почему-то захотелось узнать. Я с самого начала чувствовала, что это мальчик, интересно было, угадала или нет. Так глупо.

Я не нашлась, что ответить. Стиснув мой локоть, Марианна продолжила:

— Даже хорошо, что узнали, правда? Ну, представь, что мальчика будут воспитывать две старые мымры. Это было бы, наверное, неправильно.

— Наверное…

Пожалуй, впервые в жизни я поблагодарила Господа за то, что Марианна слепа, что она не видит сейчас моего лица.

Марианна

Цветущий боярышник. Его запах. Жизнь любит подкараулить в минуту слабости, чтобы добавить хорошего пинка.

Проклятое обоняние всегда добавляло остроты в мои мучения. Помню, когда я наконец позволила Луизе разобрать вещи в шкафу Харви, то поставила условие: я буду при этом присутствовать. Не спрашивайте почему. Если тебе не было позволено даже похоронить мужа, то невольно изобретаешь некие ритуалы, они дань уважения умершему, отчасти в большей степени это попытка приглушить боль утраты. Луиза совершенно резонно твердила, что от меня все равно никакого толку, но мне важно было говорить ей по ходу дела, что куда надо деть. (Часть вещей мы вынесли на улицу под покровом абердинской ночи, те, что поновее, отдали в благотворительные магазины.)