Утро - [4]

Отец сидел и шил что-то на швейной машинке “Зингер” с ножным приводом, быстро перекидывая ткань и застрачивая её. Весёлое стрекотание машинки взмывало и опадало, как будто ласковые волны играли с прибрежным песочком. Рядом сидел дядя Петя, его приятель. Став в дверном проёме, я сказал: “Меня в пионеры приняли”. Отец мельком глянул на меня и как бы между делом бросил дяде Пете: “Вот, павликов морозовых воспитывают”, – дядя Петя поддакнул, и они продолжили свой разговор.

Я призадумался. По опыту я знал, что отец зря не говорит. Он был для меня куда больший авторитет, чем все учителя. Павлик Морозов уже раз перешёл дорогу, и мне не нравился. Я представлял, как он бежит к милиционерам и доносит на отца. Там, где я жил, к милиционерам относились, мягко говоря, без любви. А уж закладывать своих считалось последним делом. Если бы жителям нашего посёлка доверили выбрать самое фантастическое творение всех времён и народов, то Дядя-Стёпа-Милиционер легко снискал бы лавры победителя. Эта невзрачная сказочка для перекашивания детских мозгов как маленьких побила бы всех своих собратьев, включая религиозные учения и “Приключения капитана Врунгеля”.

Перед вступлением в пионеры учительница читала всему классу книжку о Павлике. Прочитав, начала спрашивать ребятишек, как поступили бы они на его месте. Ребятишки заверяли её, что, мол, конечно они поступили бы как Павлик. Очередь отвечать приближалась ко мне. Я мучился. Сдавать своего отца я не собирался. Надо было придумать ответ, чтобы она отстала. В конце концов я сказал: “Мой отец не крал зерно”. Учительница настаивала: “Ну а если бы так случилось, что бы ты сделал?” Я упрямо повторил: “Мой отец не крал зерно”. Она недовольно стала спрашивать следующего. Энтузиазм погас. Ребятишки отвечали без огонька. Серёга Сорокин, удалой во всём, кроме учёбы, ответил моими словами. Вова Федотов долго мычал, покрылся красными пятнами, но учительница так и не смогла выбить из него что-нибудь вразумительное. Вова ко мне относился уважительно за то что хорошо учусь – самому ему учёба давалась нелегко. А мне нравились его прямота и спокойное, мужиковатое упорство в учёбе. После этого случая наши взаимные симпатии укрепились. Я частенько помогал – объяснял непонятные ему уроки.

Серёга был примечательной личностью. Бывают такие пареньки, у которых, как говорится, любое дело в руках горит. Уже в семь лет он лихо играл на баяне, любую песню подбирал со слуха. В хоккей играл великолепно. Если в команде был Серёга, счёт мог идти на десятки. Удалой был парнишка. Я ни на баяне, ни в хоккей играть не умел. Но ему не завидовал. (У меня это чувство, похоже, было атрофировано от рождения.) Серёгина неуёмная энергия не находила созидательного применения, и он постепенно превращался в хулигана.

В пятом классе жажда самоутверждения направила его на неверную тропу войны – чем-то моё существование мешало ему. То ли все кто хорошо учились сделались его личными врагами, то ли “помогло” то, что я был одноклассник, но только Серёга вдруг ни с того ни с сего возненавидел меня. Столкновение было неминуемо. На физкультуре, когда я наклонился снять лыжи, он подошёл сбоку и ударил меня по голове. Я его в этот момент не видел. Удар пришёлся по шапке, я упал. Лёжа, кое-как стянул лыжи, вскочил и пошёл на Серёгу. Парень он был крепкий, но я тоже не лыком шит. В нашем околотке борьба была самым популярным развлечением. Мы, ребятишки, часами возились на поляне возле нашего дома, пытаясь побороть друг друга. К вечеру на поляну приходили парни и молодые мужики, многие издалека, и стихийные турниры иногда затягивались до поздней ночи. Если бы Серёга знал, что я на равных боролся с ребятишками на два-три года старше меня, он бы наверное поостерёгся. Но он легкомысленно, без доказательств, принял гипотезу о стереотипном образе отличника. Жизнь, к сожалению или к счастью, не прощает и более мелких ошибок. Серёге досталось крепко. Я наставил ему синяков на две недели вперёд, разбил губы, нос, под конец свалил и мутузил кулаками, пока на поросячий визг девчонок не прибежал учитель физкультуры. Сам я не пострадал, если не считать оторванной от пальто пуговицы. Вова Федотов её подобрал и потом мне отдал. Серёга потерял ко мне интерес. Так мы и учились дальше.

Но за драку досталось мне, а не Серёге – он был пострадавший. Серёга, я уверен, не жаловался, но скрыть следы драки было невозможно – я поработал на совесть. Да, сказать по правде, пожив на белом свете приходишь к выводу, что такие умелые и энергичные, но без общего видения – как говорится “без царя в голове” – только силу и понимают. Хоть отдельные люди, хоть целые страны и народы. Прут как дикие кабаны, ничем не остановишь, разве что из двух стволов. А иначе затопчут, кого угодно и что угодно. Для них всё, что не по ихнему, только раздражающее препятствие, и все остальные люди – низшая раса, перегной для осуществления их бредовых идей. Как фашисткая Германия, или римляне, к примеру… Да только где они теперь, эти империи?… Ни себе, ни людям… Захватить могут, да. Затоптать – нет вопросов. А вот что потом делать – не знают. Ну и от “излишка” ума начинают из себя солнцеподобных изображать, историю переписывать, да народ в невежество обращать – лишь бы удержать завоёванные позиции, любой ценой. И так на всех уровнях и во всех областях, куда бы эти энергичные кабаны не пролезли.